— Es tut mir leid, — произнес я, но слова застряли у меня в горле; на глазах выступили слезы.
— Тормози плугом, Боггли! — орал что было сил Меррилл.
О да, этот приемчик! Но я не осмеливался даже пошевельнуть лыжами. Я попытался приказать им разъехаться в стороны, но они сопротивлялись; моя шапка слетела. Впереди меня стайка гогочущих ребятишек. Отталкивалась шестами и меняя направление, они пронзительно верещали от страха — на них неслась лавина! Не дожидаясь, пока я кого-то собью, я бросил палки и дубинкой прошел между ними. Внизу, у приюта, ругаясь на чем свет стоит, появился служитель с лопатой; он выравнивал лыжню под тросом, но я подозревал, что у него не заржавеет огреть меня этой лопатой. Линия подъема была нарушена, зрители и лыжники рассыпались в поисках укрытия. Я представил себе воздушный налет — с точки зрения бомбы.
В основании склона я заметил плоский выступ; наверняка, подумал я, он поможет мне затормозить. Если же нет, то впереди меня ждала огромная куча снега, сооруженная бульдозером для того, чтобы застраховать лыжников от вылета на парковочную стоянку. Я надеялся, что она не слишком жесткая.
— Используй ребро! — орал Меррилл. — Ребро?
— Согни свои проклятые колени!
— Колени?
— Боггли, ради бога, падай!
— Перед этими сопляками? Никогда!
Я вспомнил, как какой-то парень у пункта проката лыж рассказывал мне о безопасных креплениях. Если они такие безопасные, то почему ничего не предпринимают?
Я потерял равновесие, ударившись о плоский выступ, и почувствовал, как мой вес откинул меня назад на пятки; носки лыж задрались вверх, словно нос у лодки. Неясные очертания снежного наноса, предназначавшегося для защиты парковочной стоянки от таких, как я, приближались с невероятной скоростью. Я представил, как втыкаюсь в него, словно ружейная пуля; меня будут раскапывать часами, потом примут решение взорвать все к чертовой матери.
Моему удивлению не было границ: я обнаружил, что лыжи умеют взбираться вверх. Я взял эту кучу снега. Меня вышвырнуло на парковочную стоянку. Под ногами, пока я летел, я увидел немецкую семью здоровяков, выбиравшихся из «мерседеса». Папаша Толстяк в прочных кожаных шортах и тирольской шапочке с пером; Мамаша Тонна в туристских ботинках и с альпенштоком, наконечник которого пробивает лед; детишки Пампушка, Пухляк и Неряха, с тяжелой охапкой рюкзаков, лыжных ботинок и палок. Открытый багажник «мерседеса» как будто специально поджидал меня. Огромная китовая глотка ждала, когда туда шлепнется летающая рыбка. В пасть Смерти.
Но Папаша Толстяк аккуратно закрыл багажник…
…после чего я вынужден полагаться лишь на описание событий, сделанное Мерриллом Овертарфом. Я помню только удивительно мягкое приземление — результат моего столкновения с теплой, мясистой Мамашей Тонной, вклинившейся между моей грудной клеткой и задними габаритными огнями «мерседеса». Она нежно выдохнула мне в ухо жаркое: «Ааарп!» и «Хее-урфф!». У детей была смешанная реакция: Ребенок Пампушка безмолвно открыл рот, Ребенок Пухляк неожиданно свалил свои вещи на Ребенка Неряху, чей душераздирающий крик доносился из-под рюкзаков, лыжных ботинок и лыжных палок с того места, где он упал ничком.
Папаша Толстяк быстро осмотрел лыжи, несомненно ища признаки Luftwaffe[13]. Перебравшись через занос, Меррилл бросился к тому месту, где я лежал в полной отключке. К Мамаше Тонне вернулось ее могучее дыхание, и она ткнула в меня острием своего альпенштока.
— Боггли! Боггли! Боггли! — горланил на бегу Меррилл.
В то время как на краю плоского выступа собралась толпа зевак, дабы посмотреть, остался ли я в живых. Они ободряюще закричали, когда Меррилл поднял одну сломанную лыжу и не смог найти вторую. Мои безопасные крепления слетели. С вершины наноса служитель подъемника швырнул со злостью мои палки прямо в парковочную стоянку, где Меррилл осторожно приводил меня в чувство. Со снежной гряды послышались насмешливые аплодисменты и колкие замечания, когда любопытствующие увидели, что я кое-что себе отбил.
И тут, как заявляет Меррилл, подъехала американская чета в новеньком «порше». Они явно заблудились: они полагали, что прибыли на гонки в Зелл. Мужчина, устрашающего вида тип, приоткрыл окно и со звериным выражением уставился на ликующую толпу на снежном наносе. Он сочувственно улыбнулся Мерриллу, который пытался стащить с дороги пострадавшего лыжника. Но его жена, огромная туша лет сорока с тройным подбородком, хлопнула дверцей и, обойдя машину, стала со стороны мужа.