39 
Но нет; пока мне, значит, везло.
Дом выглядел очень мило, с хорошо ухоженным парком и каштанами, готовыми зацвести. На вид в нем не могло поместиться больше пятидесяти человек – и это меня приободрило: я предпочитал ограниченный выбор. Управлял отелем седой господин с подстриженной бородкой и черными, бархатистыми глазами. Я приступил с большой осторожностью.
Для начала я сообщил, что моему покойному брату, знаменитому английскому писателю Себастьяну Найту, очень пришлось по душе это место, и что я сам думаю поселиться в отеле нынешним летом. Вероятно, мне следовало снять номер, чтобы, так сказать, постепенно снискать расположение, отложив расспросы до более благоприятного времени, но я почему-то решил, что дело удастся уладить сходу. Он сказал: да, он припоминает англичанина, который жил у них в 1929 году и каждое утро требовал ванну.
— Он ведь не очень легко сходился с людьми, не так ли? – поинтересовался я с напускным безразличием. – Все один да один?
— О, по-моему, он здесь был со своим отцом, – неуверенно сказал управляющий.
Несколько времени мы провозились, распутывая трех-четырех англичан, которые останавливались в “Бомоне” за последние десять лет. Я понял, что он не очень-то ясно помнит Себастьяна.
— Позвольте мне быть откровенным, – сказал я без церемоний, – мне нужно выяснить адрес дамы, приятельницы моего брата, которая останавливалась у вас в то же время, что он.
Управляющий чуть приподнял брови, и я с испугом почувствовал, что дал каким-то образом маху.
— Зачем? – спросил он. (“Может, попытаться его подмазать?” – мелькнуло у меня в голове.)
— Я, впрочем, готов оплатить вам хлопоты, связанные с поисками необходимых мне сведений, – сказал я.
— Каких сведений? – спросил он. Он был старик туповатый и подозрительный – да не приведется ему никогда прочитать эти строки.
— Я подумал, – терпеливо продолжал я, – что, может быть, вы будете настолько добры, что поможете мне выяснить адрес дамы, которая останавливалась у вас одновременно с мистером Найтом, то есть в июне 1929 года.
— Какой дамы? – спросил он обличительным тоном Льюискэрролловой гусеницы.
— Я не знаю ее имени, – нервно ответил я.
— Так как же я его, по-вашему, найду? – спросил он, пожимая плечами.
— Она русская, – сказал я. – Вы, может быть, помните русскую даму – молодую – и, ну... красивую?
— Nous avons eu beaucoup de jolies dames[15], – заявил он, становясь все более чопорным. – Их разве упомнишь?
— Ну, хорошо, – сказал я, – самое простое – позвольте мне заглянуть в ваши книги и выписать оттуда русские имена за июнь 1929 года.
— Их наверняка будет несколько, – сказал он. – Как же вы отличите нужное, когда вы его не знаете?
— Дайте мне имена и адреса, – произнес я в отчаянье, – а дальше уж мое дело.
Он глубоко вздохнул и покачал головой.
— Нет, – сказал он.
— Вы хотите сказать, что не ведете книг? – спросил я, стараясь говорить тихо.
— О, разумеется, веду, – сказал он. – Мое дело требует большого порядка в этих вещах. О да, разумеется, у меня имеются имена...
Удалившись вглубь кабинета, он вернулся с объемистым черным томом.
— Вот, – сказал он. – Первая неделя июля 1935 года... Профессор Отт с супругой, полковник Самен...
— Послушайте, – сказал я. – Меня не интересует июль 1935-го. Мне нужен... – Он захлопнул книгу и потащил ее назад.
— Я только хотел показать вам, – сказал он, не оборачиваясь, – показать вам (щелкнул замок), что книги у меня в полном порядке.
Он вернулся к столу и согнул пополам письмо, лежавшее на блокноте.
— Лето 1929 года, – взмолился я. – Почему вы не хотите показать нужные мне страницы?
— Нет-нет, – сказал он, – это не годится. Потому что, во-первых, я не хочу, чтобы совершенно неизвестный мне господин беспокоил людей, которые были и еще будут моими клиентами. Во-вторых, я никак не пойму, отчего вам так не терпится найти женщину, которую вы не хотите даже назвать. И в-третьих, – я не желаю никаких неприятностей. У меня их и так предостаточно. В соседнем отеле в 1929 году одна швейцарская пара покончила с собой, – добавил он ни к селу ни к городу.
— Это ваше последнее слово? – спросил я.
Он кивнул и посмотрел на часы. Я развернулся на каблуках и хлопнул за собою дверью, – по крайности, попробовал хлопнуть, – дверь была пневматическая, из тех, что упорствуют, черт бы ее побрал.
39 
