Она поглядела на обнаженное тело любимого, изумившее ее белизной кожи, села на кровати и спросила:
— Но почему?
Он сделал шаг к ней и сказал с грустью:
— Не дело, чтобы тебя видели выходящей из комнаты еврея. Тебя станут поносить, бить или сделают еще чего похуже.
— Но почему?
— Ты что, и вправду не знаешь, что такое еврей? Ты не заметила, что даже в зале мы сидели отдельно от всех? Что комната у меня на отшибе? Меня тут терпят, но никто не позволит, чтобы христианка или, если угодно, христианский парнишка, провел ночь в комнате еврея.
Жанна слушала, не веря своим ушам.
— Можешь мне поверить. Я не вынесу, если с тобой обойдутся плохо. Ведь я ничего не смогу для тебя сделать. Мне и самому придется несладко.
Жанна заплакала:
— Но, Исаак… я не могу жить без тебя! Как мне тебя найти?
— А нужно ли меня искать?
— Да! — воскликнула Жанна.
— Для начала оденься.
Жанна встала с постели и принялась медленно натягивать одежду — штаны, рубаху, куртку, башмаки. Из рая она попала прямиком в ад.
— Я не должен был… — прошептал Исаак.
— Не должен чего? — спросила Жанна, приблизившись и положив руки ему на грудь.
Он принялся гладить ее волосы. Жанна прижала его к себе и обняла.
— Исаак, ты будто заново родил меня на свет. Теперь ты мне и мать и отец.
Он посмотрел на нее. Жанна не смогла разобрать, что таится в глубине его темных глаз. Вдруг из них брызнули слезы и потекли по щекам.
— Ты? — вскрикнула Жанна.
Он склонил голову.
— Я. Тебе этого никогда не понять, — пробормотал Исаак и отвернулся.
— Исаак…
— Уходи. Скорее.
Сквозь стекла в свинцовых переплетах начал пробиваться свет.
Исаак подал ей зеркальце. А она о нем и забыла. Ведь это Исаак заворожил ее. Он позволил ей увидеть себя самое. Исаак подтолкнул ее к двери. Стоя на пороге, он произнес:
— Мой отец живет в Париже. Спроси Исидора Штерна, улица Жюиври. Там ты получишь вести обо мне, если и вправду захочешь.
Холодный и промозглый рассвет полнился звуками, но сейчас это были не звуки небес, а песни во славу вселенской боли.
Жанна отвязала Донки. Ворота были открыты. За ними ее ждала целая жизнь.
6
Ночь в Сен-Жермен-Пре
Под непрерывным дождем она добралась до Нонан-ле-Пена и там наконец укрылась под навесом какого-то постоялого двора. Дороги покрылись рытвинами, небо почернело. Отчего это? Не оттого ли, что она отдалась Исааку? Или, напротив, из-за того, что она так страдала, покинув его?
Пробило полдень. Жанна доела свой хлеб с колбасой, вспоминая поджаристого каплуна, потом напилась из фонтана. Облака на время рассеялись, и ей удалось без приключений добраться до Мерлеро, где она собиралась остаться на ночь. Не спросив денег, ее пустили переночевать в сарай. Там уже устроились два бродяги, исподтишка бросавшие на нее взгляды. За всю ночь Жанне так и не удалось уснуть. На другой день все вокруг было залито солнцем. Из Сент-Гобюржа Жанна легко добралась до Эгля. На другой день она миновала Верней и Тильер. Отправившись в путь на рассвете, к полудню Жанна увидела Дре. День был базарный, но что было ей до капусты, свиней, птицы и золотых безделушек! Для нее во всем свете существовал один лишь Исаак. Она перешла по мосту через Эр и устроилась на ночлег на ближайшей ферме. Два дня пути от Дре до Сен-Жермена Жанну никто не беспокоил, если не считать трех калек, некоторое время настойчиво преследовавших ее. В конце концов это ей надоело, она остановилась и с вызовом взглянула на них. Три существа, в которых не осталось почти ничего человеческого, разглядывали ее своими крысиными глазками. Жанна уперла руки в бока. Один из преследователей шагнул вперед. Жанна сунула руку в карман и вытащила складной нож.
— Если жизнь кажется вам слишком долгой, — сказала она, вспоминая негодяев, зарезавших ее родителей и похитивших Дени, — я охотно вам помогу.
Лезвие сверкнуло на солнце. Бродяги решили, что овчинка не стоит выделки, и пошли своей дорогой. Собственная смелость придала Жанне бодрости, которая совсем было покинула ее из-за тягот пути и пережитых горестей.
На десятый день людей на пути стало встречаться все больше и больше, и Жанна догадалась, что цель ее путешествия близится. Вдоль дороги простирались болота, среди которых там и сям возвышались холмы. Потом пошли леса, названия которых ей ничего не говорили: Булонь, Шавиль, Медон… Ее обогнал отряд из пятнадцати широко шагавших лучников. Ей пришлось посторониться, пропуская их.