Особенно,... 
53 
— И это правда? — нахмурилась Жанна.
Франсуа от души рассмеялся.
— Не думаю, что мужчины в этом смысле благонадежней женщин, — сказал он наконец.
Франсуа открыл чернильницу и подал Жанне перо. Потом он стал диктовать ей строки, которые знал наизусть:
Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня. Ты расширяешь шаг мой подо мною, и не колеблются ноги мои. [18]
Закончив, он взял бумагу, прочел написанное и исправил ошибки.
— Красиво, — сказала Жанна. — Это кто сочинил?
— Давид.
Жанне ничего не говорило это имя, и Франсуа объяснил:
— Жил когда-то давно такой еврейский царь.
— А как ты узнал эти стихи?
— Они есть в Библии.
— В Библии есть сочинения евреев?
Франсуа снова не смог сдержать смех.
— Да там только они и есть!
— Если всю Библию написали евреи, отчего мы тогда их не любим?
— Потому, что они смышленей нас, — сказал, смеясь, Франсуа.
Жанна снова вспомнила Исаака.
— Пошли за твоим заработком, — сказала она.
Они спустились вниз, и Франсуа спросил:
— Ты хочешь, чтобы я остался с тобой?
— Не сегодня, — ответила Жанна.
Она едва не согласилась, но эта завтрашняя исповедь…
— Жанна, если я тебе понадоблюсь днем, пошли твоего мальчугана в гостиницу «Красная дверь», это недалеко от улицы Сорбонны. Пусть спросит Франсуа де Монкорбье.
— Кто это?
— Я.
— Но ты же назвался иначе?
— Да, Вийон. Это имя моего приемного отца. Не забудешь?
Франсуа повторил адрес и откланялся.
Надо бы расспросить его об этих именах. И еще кое о чем любопытном: его тяге к мальчикам.
17
Истина и гордыня
Жанна сказала на исповеди лишь неизбежную, да и то тщательно приглаженную правду. Да, до недавнего времени она была девственницей, но месяца два назад стала жертвой насилия.
— Это не грех, дочь моя, если вы не получили удовольствия. А что, если ее заставили получать это самое удовольствие?
— Вам было приятно?
— Я совсем не могла сопротивляться.
— Это случилось с вами впервые?
— Да, отец мой, — не дрогнув, сказала Жанна.
Если бы она рассказала все как было, отец Мартино счел бы ее мало что уличной потаскушкой, но еще и матерью без мужа. Но он не стал расспрашивать дальше и прошелся по остальным смертным грехам. Нет, она не завистлива. Не чревоугодница. Не гневлива. Не желает добра ближнего. Она не убийца. Отец Мартино особенно упирал на сребролюбие.
— У меня почти ничего нет, — сказала Жанна, — я всего лишь несколько недель зарабатываю себе на жизнь.
— Не забывайте, дитя мое, что добрые дела зачтутся вам на небесах.
— Не забуду, отец мой.
Отец Мартино велел ей трижды прочитать «Pater», но Жанна не сумела вспомнить ничего кроме Pater Noster qui es in caelis.[19]
— Вы не хотите поговорить со мной, Жанна? — спросил священник.
Жанна кивнула. Священник пошел вперед, и вскоре они оказались на кладбище.
— Вы знаете отца ребенка, Жанна?
Он пристально смотрел на нее, но Жанна выдержала его взгляд, не покраснев.
— Какой-то незнакомец на улице Дез-Англэ. Было совсем темно.
— Что вы там делали в такой поздний час?
— Искала своего помощника, который отправился за припасами.
— Никогда больше не ходите туда вечером. У площади Мобер дурная слава.
Жанна опять кивнула.
— Есть ли человек, который настолько вас любит, что согласится взять в жены, прежде чем ваше положение станет заметно и разразится скандал?
Жанна подумала о Бартелеми. Захочет ли он жениться на ней?
Отец Мартино заметил, что Жанна колеблется.
— Жанна, — сказал он, — всем известно, что вы пользуетесь покровительством самого короля. Вы с ним встречались?
— Да, — осторожно ответила Жанна.
— Вы уверены, что отец ребенка не он?
Жанна улыбнулась:
— Простите меня, отец мой, но я не думаю, что он частенько прогуливается по улице Дез-Англэ. Да и сил у него на меня недостанет!
— Кроме Агнессы Сорель и короля, есть ли в королевском окружении человек, интересующийся вами настолько, что делает роскошные подарки, о которых знает весь квартал?
— Да, — ответила Жанна.
Отец Мартино вздохнул и поднял склоненную голову:
53 
