Последние отзывы

  43  

Его сестра, в длинном платье, стояла в изножье кровати. К нему нередко приходили гости из запредельного мира. Иногда беспокоили и смущали, изредка радовали. Он знал, что это лишь подобия присутствия, обыкновенная игра сознания. Но это было другим. Здесь была осязаемость и четкость, немыслимые во сне, и все-таки приходила она только в минуты полной тишины и только ночью. Порой казалось, что ее приходы отнимают у него что-то важное.

Она отделяла его от всего остального. И непонятно, служило ли это защитой. Длинное, блеклого цвета одеяние. Должно быть, с годами она менялась, делалась, как и он, старше, старее. Но это было неявно. Она молчала, но все же казалось, что говорит, обращалась, возможно, к какой-то ему самому неведомой части его существа. Смотрела, но ее глаз он не видел. Когда она приходила, он всегда был неподвижен и пригвожден к кровати: налитый тяжестью, благодарный, но и слегка испуганный.

Он повернулся и лег на спину, сердце отчаянно колотилось. В комнате никого не было. Горела лампа. Свет был чересчур ярким. Подушка — влажная от слюны. Таллис сел на постели. Смятенные мысли о Морган заполнили комнату. Пока она была там, за тридевять земель, он еще как-то справлялся с ее отсутствием. Сознание, что, вернувшись в Англию, она приехала не к нему, доводило до судорог. Хотя почему, собственно, он ожидал ее появления? Ведь он помнил: пока она была там, он не ждал ничего. Старался избегать мыслей о временности ее отсутствия, хотя ни разу, пусть мимолетно, не сказал себе: все кончено. Было такое ощущение, что она на другой планете и между ними нет больше связи, возможной в едином пространстве. Но надежда на ее возвращение сохранялась, и сохранялась иллюзия, что ее настоящая жизнь и ее дом — здесь, рядом с ним.

Теперь, когда она вернулась, каждый лишний день и каждый лишний час ее молчания превращали эту надежду в муку. Она уже не за пределами реальности. Между ними всего лишь знакомый и быстропреодолимый путь от 3-11 до Ю-3-10. Чтобы встретиться, нужно всего лишь сесть в автобус. Нет, никакого плана у него не было. И он даже не задавался вопросом, гордость ли заставляла его просто сидеть и ждать, хотя каждый нерв, напрягаясь, кричал: вернись! Он не заглядывал в глубь себя. Знал, что в данный момент бессилен. И просто думал о ней и об их прежней жизни. Они всегда понимали, что им будет трудно, но с нежной покорностью принимали и эти трудности, и все, что их разделяло, как неотъемлемую часть своей любви. Верили в то, что все будет замечательно. И никогда не ссорились.

Он сел на постели и начал тереть глаза. Глаза зудели от усталости и пыли. Тело, мучимое желанием, горело и не находило себе места. С тех пор, как она уехала, он ни разу не занимался любовью. Радио пакистанцев сыграло «Боже, храни королеву» и смолкло. Спокойной ночи. Издали доносился шум машин, по соседству иногда раздавались ночные выкрики. Звуки, напоминающие о человеческих бедах, слышались здесь почти постоянно. Брань, ссоры, плач, пьяные голоса. Где сейчас Питер? — подумал Таллис. Несмотря на его усилия, они виделись реже и реже. Питер, с которым общался Таллис, был совсем не похож на Питера, с которым общался Руперт, и даже на Питера, с которым общалась Хильда. Таллис понимал это. Перед родителями Питер играл роль. Вначале Таллис думал, что это плохо, но теперь начинал догадываться, что в этом же заключалось и спасение. Разлука, на которую все возлагали столько надежд, лишила мальчика последней его опоры: жесткой необходимости сохранять маску. Для общения с Таллисом роль не требовалась, Питер ничего не разыгрывал и оказывался незащищенным и выставленным напоказ — а отсюда был всего шаг до отчаяния.

Кроме того, они уже действовали друг другу на нервы. Таллис был неуклюж, Питер груб. Таллис надеялся, что его подопечный разглядит окружающих горемык, и если они и не вызовут в нем сочувствия, то хоть заинтересуют или, как минимум, поразят воображение молодого человека, выросшего в том мире, где деньги и воспитание предотвращают зуботычины и вопли. Здесь проступали на поверхность контуры бесконечно разнообразных и хитросплетенных корней человеческих бед, и можно было увидеть, как работает весь механизм. Таллис верил, что вид этого механизма окажется поучительным, покажет, например, что и протест бывает механически-бездушным, а чтобы справиться с социальными бедами, необходимы и ум, и терпение, немыслимые без творческого воображения. Даже если Ноттинг-хилл просто заставит Питера вернуться в Кембридж, это будет уже немало. Но все эти предположения оказались просто нелепыми. Питер был прочно замкнут в рамках собственной мифологии и личных ощущений, и любая экзотика работала только на них. Таллис отчетливо видел грозившие ему опасности. Среди них были и уголовщина, и героин, и отчаяние, и психические расстройства. Питер уже не рассказывал, с кем он проводит время. Предметы, периодически появлявшиеся у него в комнате, явно приобретались не старомодным путем передачи денег через прилавок. Таллису все не удавалось всерьез поговорить об этом с Питером. Первоначально он считал, что Питеру нужна любовь, причем в данный период — не родительская. Теперь он вплотную приблизился к ощущению, что мальчик нуждается в помощи профессионального психиатра. И эта мысль ужасала.

  43