Особенно,... 
62 
Дорога идет вверх, потом вниз и снова — вверх, и теперь уже постоянно лезет в гору, разве что изредка, лишь чтобы передохнуть, спускается под уклон, горы в здешних краях невысоки, да сердце у Парагнедых изношено, и он тяжело отдувается, еле справляясь с одышкой, а пес впереди без устали отмахивает милю за милей. Остановились перекусить у пастушьей сторожки на обочине, и снова пес исчез, сам позаботившись о своем пропитании, и вернулся с окровавленной мордой, и теперь уж мы знаем, что это за кровь, и никакой тайны тут нет: если еду не кладут тебе в кормушку, её надо выследить и добыть самому. Снова отправляются они в путь, неуклонно держа к северу, и Жозе Анайсо говорит, обращаясь к Педро Орсе: Если и дальше так поедем, скоро попадем в Испанию, к тебе домой. Мой дом — в Андалузии. Не все ли равно? Нет, страна — это одно, родина — совсем другое, её знаешь, а о стране понятия не имеешь. Разве ты не бывал в Галисии? Никогда, это чужой дом.
Ну, если они и попадут в Испанию, то ещё не сейчас, эта ночь будет проведена в Португалии. Жозе Анайсо и Жоана Карда зарегистрировались как муж с женой, Жоакин Сасса и Педро Орсе в целях экономии взяли один номер на двоих, а псу пришлось ночевать с Парагнедых, потому что хозяйка пансиона отказалась впустить в дом такую зверюгу: Куда такое чудовище, пусть на улице спит, а то ещё блох напустит. Нет у него блох, возразила Жоана Карда, но возражения её не были приняты во внимание, ибо дело не в блохах. Посреди ночи встал с кровати Педро Орсе, надеясь, что входная дверь не на запоре, а она вправду оказалась открыта, и часа два поспал в автомобиле в обнимку с псом: если по причинам объективным и очевидным любовь невозможна, то для дружбы помехи нет. И показалось Педро Орсе, когда он залезал в машину, что пес тихонько подвыл, должно быть, приснилось что-нибудь, так бывает — когда очень хочется чего-нибудь, премудрая наша плоть, сжалившись над нами, удовлетворяет желания разными способами, в том числе — и во сне и снами, так, по крайней мере, принято считать. Еще бы! а иначе кто бы в силах был снести вечную неудовлетворенность, от жизни неотъемлемую, раздается тут неизвестно чей голос, который время от времени вмешивается в наше повествование.
Потом Педро Орсе вернулся в пансион, а пес направился следом, но, поскольку вход ему был воспрещен, улегся на ступеньках, и перо мое бессильно описать ужас, обуявший хозяйку, когда при первых лучах восхода выпорхнула она, ранняя пташка, наружу, в радостном предвкушении нового трудового дня, отворила ставни навстречу рассветной прохладе, и тут с половика поднялся Немейский лев, разинул пасть — это был всего лишь зевок невыспавшегося существа — но и зевок способен повергнуть в оторопь и смятение, если обнажаются при этом чудовищные клыки и язык, такой красный, будто по нему струится кровь. Да, большой был крик, и большой вышел скандал, и постояльцы не столько мирно удалились, сколько были выгнаны взашей, и Парагнедых уже заворачивал за угол, а хозяйка, стоя на приступочке крыльца, все ещё поносила и проклинала безмолвного зверя: эти хуже всех, ибо если верно речение «Пес, что лает, не кусает», то справедливо и обратное, и если мощь челюстей и острота зубов находятся в прямой зависимости от молчания, то избави нас, Боже, от таких встреч. Путники со смехом вспоминали эту сцену, а Жоана Карда из женской солидарности заметила, что будь она на месте хозяйки, тоже перепугалась бы, да и вам не стоило бы рядиться в храбрецы, хуже нет отваги по обязанности глубоко копнула она этим замечанием: каждый мужчина втайне пытается совладать со своей трусостью, а Жозе Анайсо решил при первой же возможности поведать возлюбленной, какие страхи томят его душу, и правильно — что это за любовь, если всего не говорить, вот когда пройдет она, тогда пожалеешь о том, что выложил все как на духу, тем более, что духовник порою во зло употребляет оказанное ему доверие. Будем надеяться, что Жозе Анайсо и Жоана Карда устроятся так, чтобы избежать такого оборота событий.
Граница уже невдалеке. Успев привыкнуть к чудесным способностям своего проводника, путешественники как нечто само собой разумеющееся воспринимают то, что пес — пусть побудет он пока безымянным, в свое время мы выберем ему достойную кличку — без малейших колебаний, без заминки избирает на развилке двух дорог ту, по какой следовать, а ведь, помимо развилок, существуют ещё и перекрестки. Конечно, собачка однажды уже проделала этот путь в обратном направлении, с севера на юг, но приобретенный опыт мало чем может ей пригодиться, если мы вспомним, сколь многое меняется от перемены точки зрения, которая, как нам, к счастью, известно, все определяет. Люди постоянно живут рядом с чудесами, но узнают едва ли половину их, да и ту чаще всего понимают неверно, потому что, как Господь Бог наш, желают, чтобы этот и прочие миры всенепременно сотворены были по их собственному образу и подобию, причем им безразлично, кто эти миры сотворил на самом деле. Инстинкт ведет собаку, однако неведомо, что или кто ведет инстинкт, и если как-нибудь на днях придется нам давать объяснение некоей странности, то, вероятней всего, объяснение проскользит по поверхности, не затронув сути, если только не дадим объяснения самому объяснению, а тому — ещё одно, а этому — новое, и так до бесконечности, до того последнего мгновенья, когда уже не останется ничего, чтобы объяснить гору объясненного, и таким вот попятным движением доберемся мы до первоначального хаоса, но речь у нас идет сейчас не о том, как образовалась Вселенная — кто мы такие есть, чтобы рассуждать об этих премудростях? — а о собаках.
62 
