Особенно,... 
50 
– Килю не повезло.
И они ответили:
– Да, мы знаем.
Они сели на такие же деревянные ящики, на которых сидели мы, и солнце тотчас стало жечь им спины, и они начали потеть. Мы со Стариком пошли прочь.
На следующий день было воскресенье. Утром мы вылетели к Ливанской долине, чтобы на бреющем полете атаковать аэродром под названием Райяк. Мы пролетели мимо Хермона27 с его снежной шапкой, снизившись, спрятались от солнца и атаковали на бреющем полете французские бомбардировщики, стоявшие в Райяке. Помню, что, когда мы летели низко над землей, двери французских бомбардировщиков стали открываться. Помню, я видел, как по аэродрому побежало много женщин в белых платьях. Особенно хорошо я запомнил белые платья.
Дело в том, что было воскресенье, и французские летчики пригласили женщин из Бейрута посмотреть на их бомбардировщики. Приезжайте в воскресенье, говорили французы, мы покажем вам наши самолеты. Очень по-французски.
И, когда мы начали стрелять, женщины повыскакивали из самолетов и побежали по аэродрому в своих выходных белых платьях.
Помню, Шеф сказал по рации:
– Пусть уходят, дайте им уйти.
И вся эскадрилья развернулась и сделала круг над аэродромом, пока женщины разбегались в разные стороны по траве. Одна из них споткнулась и дважды упала, другая захромала, и ей помогал какой-то мужчина, но мы не спешили. Помню, я увидел яркие вспышки пулеметной стрельбы со стороны земли. Я еще тогда подумал, что лучше бы они не стреляли, пока мы ждем, когда их женщины в белых платьях убегут прочь.
Это было на следующий день после того, как не стало Киля. Через день мы снова уселись со Стариком на деревянные ящики возле ангара. Пэдди, большой белокурый мальчик, занял место Киля и сидел рядом с нами.
Был полдень. Солнце стояло высоко в небе и шпарило, как огонь. Пот бежал по шее, под рубашкой, по груди и по животу, а мы сидели и ждали, когда нас сменят. Старик пришивал отодравшийся ремешок своего шлема и рассказывал мне о Никки, которую он увидел как-то вечером в Хайфе, и о том, как рассказал о ней Килю.
Неожиданно мы услышали гул летящего самолета. Старик умолк. Мы стали смотреть на небо. Гул слышался с севера. Он все нарастал, по мере того как самолет подлетал все ближе, и Старик неожиданно произнес:
– Это "харрикейн".
В следующую минуту самолет закружил над аэродромом, выпуская шасси для посадки.
– Кто это? - спросил белокурый Пэдди. - Сегодня еще никто не вылетал.
Когда самолет скользнул мимо нас по полосе, мы увидели номер на хвосте машины - Н.4427. Это был Киль.
Мы поднялись и стали смотреть, как машина выруливает в нашу сторону, а когда она подъехала ближе и развернулась, чтобы встать, мы увидели в кабине Киля. Он махнул нам рукой, усмехнулся и вылез. Мы побежали к нему с криками:
– Где ты был?
– Да где, черт возьми, тебя носило?
– Ты что, сел на вынужденную, а потом снова взлетел?
– Женщину в Бейруте нашел, что ли?
– Да где же, черт побери, ты был все это время?
Вокруг него столпились и другие летчики, техники, укладчики парашютов, водители спецмашин. Все ждали, что скажет Киль. Он между тем снял свой шлем и рукой откинул назад свои черные волосы. Поначалу его так удивило наше поведение, что он просто молча смотрел на нас, а потом рассмеялся и сказал:
– Да что тут, черт возьми, происходит? Что это с вами?
– Где ты был? - заговорили мы. - Где ты пропадал два дня?
На лице Киля было написано искреннее изумление. Он бросил быстрый взгляд на часы.
– Сейчас пять минут первого, - сказал он. - Вылетел я в одиннадцать, час и пять минут назад. Да не толпитесь вы как идиоты, дайте пройти. Мне нужно срочно доложить о выполненном задании. Морякам наверняка интересно будет узнать, что эти эсминцы все еще в бейрутской гавани.
Он повернулся, намереваясь уйти. Я схватил его за руку.
– Киль, - спокойно произнес я, - тебя не было с позавчерашнего дня. Что с тобой случилось?
Он взглянул на меня и рассмеялся.
– Мог бы и получше шутить, - сказал он. - Уж я-то знаю. Но на этот раз не смешно. Совсем не смешно.
И он ушел.
Мы стояли - Старик, Пэдди, я, техники, укладчики парашютов, водители спецмашин - и смотрели Килю вслед. Потом мы переглянулись, не зная, что сказать и что думать, ничего не понимая, ничего не зная, за исключением того, что Киль был совершенно серьезен и сам верил в то, что сказал. Мы знали, что это так, поскольку знали Киля, и к тому же когда люди вместе, как мы, тогда никто не сомневается в словах другого, особенно если речь идет о полете. Сомневаться можно только в самом себе. Вот мы и засомневались в себе. Старик стоял на солнце около крыла машины Киля и отколупывал пальцами краску, которая высохла и потрескалась на солнце.
50 
