154 
Вернувшись, Лэшер достал из тайника телефон и заказал в номер роскошный обед. После этого попросил у нее прощения и стал играть на флейте.
Пока она ела, он не сводил с нее глаз. Его взгляд говорил о том, что он чем-то сосредоточенно размышлял.
На следующий день, когда он привязывал ее к кровати, она не сопротивлялась. Теперь он использовал для этой цели приобретенную заранее ленту, которую было невозможно разорвать. Лэшер хотел было заклеить ей рот, но она предупредила, что может задохнуться. Тогда он снова воткнул ей в рот кляп, но меньший, чем в прошлый раз. После его ухода Роуан отчаянно пыталась освободиться. Но безуспешно. Ни к чему хорошему это не привело. Только из ее груди потекло молоко. Ее затошнило, и вся комната поплыла у нее перед глазами.
В полдень следующего дня они вновь занимались любовью. Обмякший, тяжелый и источающий сладостный запах, он лежал на ней, прижав ее руку своей крупной ладонью. Очевидно, его сморил сон, сквозь который он бормотал что-то невразумительное. Предварительно он разрезал все ленты, которыми она была привязана к кровати, полагая, что в будущем в случае надобности воспользуется новыми.
Она посмотрела на его голову, копну черных блестящих волос и, вдыхая аромат его кожи, прижалась к нему всем телом, после чего отпрянула и приблизительно на час погрузилась в полудрему.
За это время он ни разу не шевельнулся. Дыхание у него было ровное и глубокое.
Тогда она левой рукой потянулась к телефону и сняла трубку, не встретив никакого препятствия с его стороны. Потом также благополучно набрала номер и, когда ей на другом конце ответили, тихо, едва слышно заговорила.
В Калифорнии была ночь, тем не менее, Ларкин внимательно выслушал все, что Роуан имела ему сказать. В свое время он был ее начальником, а потом остался другом и единственным человеком, который мог ей поверить. Единственным человеком, на которого она могла положиться и быть уверенной, что он передаст образцы куда следует. Чтобы с ней ни случилось, они должны быть доставлены в Институт Кеплингера Митчеллу Фланагану она также доверяла целиком и полностью, хотя, не исключено, что он ее даже не помнил.
Кто-то должен был узнать правду.
Ларкин попытался ее обо всем расспросить. Он очень плохо ее слышал и поэтому попросил говорить громче. На это Роуан ответила, что находится в опасности, и что в любую минуту их могут прервать. Ее подмывало дать ему название отеля, но она не решилась это сделать, боясь, что при ее беспомощном положении приезд Ларкина может лишь ухудшить дело, а главное, помешать переправить на обследование образцы. Ее мозг был настолько перегружен, что она не могла рассуждать разумно. Роуан успела еще что-то пробормотать насчет выкидышей, когда Лэшер вдруг поднял голову, и, выхватив у нее из рук телефон, швырнул его в стену, после чего вновь взялся избивать ее.
Остановился он только тогда, когда она предупредила его, что останутся шрамы. Им было пора отправляться в Америку. Отъезд был назначен на следующий день. Когда он начал в очередной раз связывать ее, Роуан попросила ослабить узлы, объяснив это тем, что крепко стянутые конечности могут надолго утратить подвижность. Содержать заключенного тоже своего рода искусство.
Он тихо, почти беззвучно заплакал.
— Я люблю тебя, — сказал он. — Если бы я только мог доверять тебе. Если бы ты стала мне помощницей. Платила мне любовью и преданностью. Но в твоем лице я вижу лишь расчетливую ведьму. Ты смотришь на меня и мечтаешь только о том, чтобы меня убить.
— Ты прав, — согласилась она. — Но если ты не хочешь, чтобы нас нашли, нужно немедленно вылетать в Америку.
Роуан подумала, что если в скором времени не выберется из этой комнаты, то окончательно свихнется и от нее не будет никакого толку. Она попыталась прикинуть в голове план дальнейших действий. Прежде всего, нужно было пересечь океан и по возможности поселиться как можно ближе к дому. Хьюстон от Нового Орлеана был совсем недалеко.
Но о чем бы она ни думала, на всем лежала печать грустной безнадежности. Она знала наверняка только то, что ей не следовало делать. А не следовало ей ни в коем случае позволить себе еще раз забеременеть. Этому нужно было во что бы то ни стало положить конец, пусть даже ценой жизни. Она не могла, физически была не способна выносить еще одного ребенка. Тем не менее, он продолжал с ней совокуплялся, и она уже дважды от него зачинала. От ужаса Роуан не могла ни о чем думать. Ее мозг наотрез отказывался работать. Впервые в жизни она поняла, почему страх парализует людей и почему некоторые из них в неподвижности замирают, уставившись в одну точку.
154 
