96 
Я любила его, хотя в нем и не было силы и самоотверженности царей Эллады. В Элладе, чтобы удержать свое, мужчине приходится быть очень сильным или иметь брата, который будет силен за двоих. Предки же Приама правили Троей целую вечность. Его народ любил его так, как народы Эллады никогда не любили своих царей, но при этом он относился к своим обязанностям с меньшим усердием, будучи уверен в безопасности своего трона. Слово богов не имело над ним большой власти.
Старик Антенор, царский шурин, не уставал ко мне придираться; я ненавидела его больше, чем сам Приам, а это что-то да значит. Когда бы Антенор ни обращал на меня свой взгляд, его мутные от слизи глаза пылали злобой. Потом он открывал рот и — начиналось! Почему я отказываюсь прикрыть свои груди? Почему я избила служанку? Почему я не умею того, что положено женам, — ткать и вышивать? Почему мне позволено присутствовать на советах мужей? Почему у меня всегда есть свое мнение, ведь у женщин не должно его быть? Антенору всегда было в чем меня упрекнуть.
Когда стена вдоль берега Геллеспонта была закончена, терпению Приама пришел конец.
— Замолчи, старый болван! — прошипел он. — Агамемнон пришел сюда не для того, чтобы вернуть Елену. Зачем ему и подданным ему царям тратить столько денег только на то, чтобы заполучить женщину, которая покинула Элладу по собственной воле? Агамемнону нужны Троя и Малая Азия, а не Елена. Он хочет построить ахейские колонии на наших землях, хочет набить свои сундуки нашим золотом, хочет пустить через Геллеспонт поток своих кораблей в Понт Эвксинский. Жена моего сына — только предлог, и ничего больше. Вернуть ее означает сыграть Агамемнону на руку, поэтому я больше не желаю слышать от тебя про Елену! Тебе ясно, Антенор?
Антенор опустил глаза и отвесил изысканный поклон.
Государства Малой Азии начали направлять в Трою своих послов; очередное собрание, на которое я пришла, изрядно пополнилось за их счет. Мне не удалось удержать в голове всех названий, таких как Пафлагония, Киликия, Фригия. Некоторые послы значили для Приама больше других, хотя он никому не выказал пренебрежения. Усерднее всего Приам приветствовал посланца Ликии. Тот был соправителем Ликии, царствуя вместе со своим двоюродным братом, и его звали Главк. Брата его звали Сарпедон. Парис, которому было приказано присутствовать на собрании, шепотом сообщил мне, что Главк с Сарпедоном были неразлучны, как близнецы, и к тому же любовники. У них не было ни жен, ни наследников. Царям нельзя так поступать.
— Будь уверен, царь Главк, когда мы прогоним ахейцев прочь с наших берегов, Ликия получит большую долю добычи, — со слезами на глазах произнес Приам.
Главк, муж относительно молодой (и очень красивый), улыбнулся.
— Ликия здесь не ради добычи, дядя Приам. Мы с царем Сарпедоном хотим только одного: сокрушить ахейцев и заставить их с визгом убраться на свою сторону Эгейского моря. Наша торговля очень важна для нас, поскольку мы занимаем южную часть побережья. Через нас идут торговые пути на север и на юг — к Родосу, Кипру, Сирии и Египту. Ликия связывает всех. Мы считаем, нам следует действовать вместе не из жадности, а по необходимости. Будь уверен, весной ты получишь наши войска и другую помощь: двадцать тысяч воинов в полном вооружении и с запасом провизии.
Слезы закапали на пол: Приам разрыдался с легкостью, как это бывает у стариков, у которых всегда есть в запасе новое горе.
— От всего сердца благодарю вас с Сарпедоном, дорогой мой племянник.
Настал черед остальных; некоторые были также щедры, как Ликия, другие клянчили деньги или привилегии. Приам обещал каждому то, что тот хотел, и число обещанных воинов и другой помощи постепенно росло. Под конец я задала себе вопрос, удержит ли Агамемнон свои позиции, и если да, то как. Весной, когда сквозь тающий снег пробьются крокусы, Приам выстроит на равнине двести тысяч воинов. Мой бывший деверь будет разбит, если только у него не окажется подкрепления или какого-нибудь фокуса в пурпурных складках хитона. Тогда почему я по-прежнему беспокоилась? Потому что я знала свой народ. Дай ахейцу веревку, и он повесит всех в округе. Но никогда не повесится сам. Я знала советников Агамемнона по прежним временам и достаточно долго прожила в Трое, чтобы понять, что в числе придворных царя Приама не было мужей, равных Нестору, Паламеду и Одиссею.
О как скучны были эти собрания! Я ходила на них только потому, что остальная моя жизнь была еще скучнее. Никому, кроме царя, не дозволялось сидеть, и уж конечно не женщине. У меня от усталости болели ноги. И пока пафлагонянин, одетый в мягкие вышитые шкуры, нес чепуху на непонятном диалекте, мой взгляд праздно бродил по толпе, пока не упал на мужа, который, видимо, только что вошел. Красавец! Какой красавец!
96 
