55 
— Уверен, ты не захочешь, чтобы он все узнал.
— Хорошо… черт, приходи ты. Но я предпочел бы, чтобы ты повидал Беллами и просто сказал ему, что этот парень воскрес, и больше никому не говорил. Никому больше не рассказывай, что ты видел этого человека. А помощь Беллами мне, вероятно, еще понадобится.
— Слушай… обсуждая тут с тобой это дело, мы не учли возможность того, что я могу…
— Как ты сам только что сказал о Мире, так можно сказать и о тебе. Кто тебе поверит? Тем не менее на сей раз тебе удалось высказать весьма занимательную мысль. Я полагаю, ты имел мотивы, хотя пока не упоминал о них.
— Естественно, у меня имелись мотивы… но тогда я думал, что он мертв.
— Ладно, обдумай всю ситуацию еще разок, если хочешь, только не утомляй меня. Я сомневаюсь, что ты будешь счастлив, если уничтожишь меня. Но ты должен решить. Прими решение до его завтрашнего визита. Я не хочу один принимать того типа в этом доме.
— Ты боишься его.
— Верно.
Вечером того же дня встревоженная Луиза уединилась в своей спальне. День прошел, как всегда: она сделала множество необходимых покупок, ей звонила Джоан. Дети разошлись куда-то по своим делам. Как же ей теперь узнавать, куда они уходят? Дождь кончился. За окнами сгустилась туманная мгла. Свой ужин она устроила раньше обычного, а после ушла к себе в комнату, подумывая об отходе ко сну. Она даже переоделась в ночную рубашку, воздев руки то ли в молитвенном, то ли в ритуальном жесте. Расчесав свои жесткие волосы, Луиза помассировала голову щеткой. Приготовления ко сну закончились, только время для него казалось смехотворно ранним. У нее было желание отключиться от всего. Вряд ли она сможет сейчас уснуть, но ей не хотелось дочитывать «Любовь в Гластонбери», не хотелось заниматься шитьем. На стуле лежало старое вечернее платье, которое она начала укорачивать, чтобы надеть его в день рождения Мой. Луиза ходила туда-сюда по комнате, издавая едва слышные звуки. Время от времени она проводила ладонями по лицу, и на ее губах появлялась странная мимолетная улыбка. Сегодня вечером присутствие дочерей вызвало в ней непонятное раздражение. Все ее тело зудело, словно по нему ползали муравьи. Луиза то и дело слегка вздрагивала. Дробный перестук шагов бегающей по лестницам Мой, твердый и мерный, почти солдатский топот Сефтон, по-кошачьи тихие шаги Алеф, их по-птичьи щебечущие голоса, треньканье клавишей, нескончаемое сентиментальное пение, смешки и хохот, а потом периоды затишья, перешептывание, тайный сговор, нет, конечно, не против нее, но без ее участия. Их пробуждающаяся женственность, кроткий аромат невинности, тайные открытия в области сексуальной жизни. Она боялась и беспокоилась за них, а теперь начала порой и тосковать. Безусловно, Луиза любила их, а они, безусловно, любили ее. Но любовь не всегда находит выход.
Настольная лампа освещала аккуратно разобранную постель, готовую предоставить ей желанный отдых. Луиза присела на кровать, на маняще откинутое одеяло, невольно сложив руки в жесте, присущем уже и Алеф. Ей вспомнился Тедди, его прекрасное самообладание в любых жизненных ситуациях. Последние дни жизни Тедди были ужасными. Недавно она прочла в газете, что ученые уже доказали: во Вселенной не может быть никаких других живых существ, во всех отношениях похожих на людей. Как удалось им доказать такое? Не то чтобы Луиза тосковала по инопланетянам, просто мысль об их отсутствии увеличивала размеры ее скромного личного одиночества до бесконечности одиночества космического. Крошечная одинокая планета, бедный обреченный земной шарик — ему тоже суждено умереть, и смерть его будет ужасной. С кем же ей теперь разговаривать? Клемент стал приходить реже, а когда приходил, то она больше помалкивала. Если она разражалась, как раньше, бурной или страстной речью, к примеру, по поводу детей, то чувствовала, что смущает и даже злит его. На ее вопрос о Лукасе он ответил коротко и резко. Луизе хотелось поговорить с Лукасом, она даже сознавала, что должна поехать и повидать его, но боялась. Он был очень сложным человеком. Любая оговорка, любая ошибка, сделанная в разговоре с ним, могла обернуться для нее болью, сожалением и раскаянием.
Пробежав взглядом по комнате, она увидела свое вечернее шелковое платье с розовыми, голубыми и белыми полосками, его высокий лиф соскользнул на пол, а широкая юбка лежала на стуле. Оно по-прежнему отлично сидело на ней. В один из приступов смелости Луиза вдруг решилась обрезать юбку, сделать ее покороче. Иголка с ниткой, воткнутая в заново подвернутый подол, четко вырисовывалась в приглушенном свете лампы. Тонкая игла блестела, посверкивая холодным алмазным блеском. Луиза засмотрелась на нее. Как же легка, прекрасна и идеальна иголка в работе. Но как же она мала, в одно мгновение ее можно потерять безвозвратно. Итак, неужели единственное, что она может сделать сейчас, так это укоротить свое платье? Луиза качнула головой — и иголка исчезла из вида. Среди множества одолевавших ее забот она выбрала одну: коттедж Беллами обычно решал все летние проблемы. А что же будет теперь?
55 
