Последние отзывы

  169  

– Если вы это тронете, дяди, что следят за порядком, рассердятся!

Выхожу пройтись. В сувенирном магазинчике, полном вещей, не распроданных с пятидесятых годов, мне попадается на глаза чаша с поблекшими пластмассовыми фруктами, на которых улыбаются веселые рожицы. Я покупаю ее для Бунтаро, в отместку за брелок с Зиззи Хикару. В «Лоусонз» я покупаю упаковку бомбочек с шампанским и до самого прихода автобуса читаю журналы. Наверное, я должен волноваться, но у меня нет на это сил. Я даже не знаю, какой сегодня день.

Я ожидаю увидеть фешенебельное заведение с автостоянками и пандусами для кресел-каталок, расположенное на окраине города,– вместо этого автобус по узкой дороге углубляется в сельскую местность. Когда мы проезжаем расстояние еще на тысячу иен, один фермер показывает мне на проселочную дорогу и говорит, чтобы я шел по ней до самого конца.

– Вы не сможете пройти мимо,– уверяет он, что обычно предвещает неприятности.

По одну сторону дороги бежит вверх склон поросшего соснами холма; по другую – убирают и развешивают для просушки пучки раннего риса. На тропе мне попадается большой плоский круглый камень. Сверчки выводят трели и выстукивают морзянку. Я кладу камень в свой рюкзак. Мир вокруг расцвечен розовато-лиловым, ярко-розовым и белым. Вся земля. Весь воздух. Я иду, иду. Начинаю волноваться – через двадцать минут уже виден конец дороги, но клиники и следа нет. Огородные пугала, наполовину смешные, наполовину ужасные, бросают на меня косые взгляды. Большие головы, костлявые шеи. Асфальтовое покрытие заканчивается, заканчивается и сама дорога, рядом с кучкой ветхих деревенских домиков у подножия горы, на которой ранняя осень уже оставила свои отметины. Пот течет у меня по спине, скапливаясь на пояснице,– наверняка от меня несет чем угодно, только не свежестью. Может быть, водитель автобуса не там меня высадил? Решаю пойти на ферму и спросить. Жаворонок больше не поет, и вокруг повисла громкая тишина. Овощные грядки, подсолнухи, голубые простыни, развешанные на солнце. На небольшом возвышении в саду камней, где хозяйничает ползучий пырей, стоит традиционный чайный домик, крытый соломой. Я уже прохожу было мимо калитки, как вдруг вижу написанную от руки вывеску: «Миядзаки, Горная клиника». Несмотря на все признаки того, что место обитаемо, вокруг никого нет. У парадного входа не видно ни колокольчика, ни звонка, поэтому я просто открываю дверь и вхожу в прохладную приемную, где какая-то женщина – уборщица? – в белой униформе пытается превратить горы папок в холмы. Эта битва заранее проиграна. Тут она замечает меня.

– Привет.

– Здравствуйте. Скажите, пожалуйста, не мог бы я, э-э, поговорить с дежурной сестрой?

– Вы можете поговорить со мной, если хотите. Меня зовут Судзуки. Я врач. А вы?

– Э-э, Эйдзи Миякэ. Я приехал навестить свою мать, она пациентка. Марико Миякэ.

Доктор Судзуки издает долгое «агаааааааа».

– И вы здесь тоже желанный гость, Эйдзи Миякэ. Да, наша блудная сестра все утро была как на иголках. Мы предпочитаем говорить «гости», а не «пациенты», если это не слишком высокопарно звучит. Мы думали, что ты позвонишь из Миядзаки. Трудно было нас найти? Боюсь, до нас довольно долго добираться. Я считаю, что при нашей жизни, когда мы ежеминутно окружены людьми, одиночество оказывает лечебное воздействие. Ты уже ел? Сейчас все обедают в столовой.

– Я съел рисовый шарик в автобусе…

Доктор Судзуки видит, что я нервничаю оттого, что мне придется встретиться с матерью под посторонними взглядами.

– Тогда, может быть, подождешь в чайном домике? Мы гордимся им – один из наших гостей был мастером чайной церемонии, и будет снова, если я хоть что-нибудь понимаю в своем деле. Он сделал его по образцу чайного домика Сэнно-Сойэки. Я пойду скажу твоей маме, что тот, кого она так ждала, уже здесь.

– Доктор…

Доктор Судзуки поворачивается, крутанувшись на одной ноге.

– Да?

– Ничего.

Мне показалось, что она улыбается.

– Просто будь собой.

Я скидываю обувь и забираюсь в прохладную, размером в четыре с половиной татами хижину. Смотрю на гудящий сад. Пчелы, ползучие бобы, лаванда. Выпиваю немного ячменного чая – он успел согреться и вспениться – из бутылки, что купил в Миядзаки. Бабочка-папирус цепляется к потолку и складывает крылышки. Ложусь на спину и закрываю глаза – всего на секунду.

***

Нью-Йорк встречает меня снежным зарядом и стаями серых ворон. Я знаю ту, что сидит за рулем моего большого желтого такси, но ее имя постоянно выскальзывает из памяти. С трудом пробираюсь сквозь толпу журналистов с пучеглазыми объективами и оказываюсь в студии звукозаписи, где Джон Леннон большими глотками пьет свой ячменный чай.

  169