Когда Козел-Сочинитель очнулся от краткого сна и вернулся к старинному бюро, он решил, что все еще спит. Страницы, которые он написал до того, как его сморило, исчезли! Невероятно! Госпожа Хохлатка, он был уверен, не посмела бы и прикоснуться к старинному бюро. Оставалось лишь одно объяснение.
– Вор! – закричал Козел-Сочинитель.– Вор! Вор!
– Госпожа Хохлатка вбежала в салон, роняя прищепки.
– Мой господин! Что случилось?
– Меня ограбили, госпожа Хохлатка, пока я спал!
– Ворвался Питекантроп с гаечным ключом.
– Моя восстановленная несказанно сказочная сказка испарилась!
– Но как это могло случиться, мой господин? Я развешивала белье, но ничегошеньки не видела!
– Возможно, вор был так мал, что вошел и вышел через выхлопную трубу!
Госпоже Хохлатке это предположение показалось несколько натянутым, но она последовала наружу за Козлом-Сочинителем и Питекантропом, чтобы взглянуть на почтенный дилижанс сзади. Питекантроп опустился на колени, понюхал грязь в колее под колесом. И замычал.
– Грязный грызун? – переспросил Козел-Сочинитель.– Чуть больше мыши? Ага! Тогда мы м-можем сделать вывод, что вор – это грязная крыса! Вперед, друзья! М-мы должны задержать этого прохвоста и объяснить ему кое-что насчет авторских прав! Мой милый Питекантроп – веди нас!
Вздернув бровь, Питекантроп изучал землю. По небу волоком влеклось облако-колокол. Следы вели в сторону от торной дороги, по нехоженой тропинке, через сонную лощинку, за озерцо гнилой воды. Вдруг госпожа Хохлатка вскрикнула:
– Что это там за чертовщина!
На краю запруды стоял шест с перекладиной, а на нем – Пугало, в самом плачевном состоянии. Глаза и уши были выклеваны, а из прорехи на боку при каждом дуновении ветра сыпалась мелкая солома, будто кровь из раны. Козел-Сочинитель подошел поближе.
– Гм. Добрый день, Пугало.
Пугало подняло голову – медленнее, чем месяц поднимается над вспаханным полем.
– Прошу прощения за беспокойство,– начал Козел-Сочинитель,– но не пробегала ли тут грязная крыска с краденым манускриптом?
Рот Пугала открывался медленнее, чем распускаются розы.
– Сегодня…
– Великолепно! – воскликнул Козел-Сочинитель.– Скажи, в какую сторону побежал вор?
– Сегодня… мы с отцом будем сидеть в Раю…
В эту самую секунду на край запруды прыгнули два цербера, вонзили влажные от слюны клыки в бедное Пугало, сорвали его с шеста и растерзали в клочья. Сильный удар лапой отшвырнул Козла-Сочинителя в сторону. Питекантроп прыжком достиг госпожи Хохлатки и подхватил ее на руки. От пугала остались лишь лохмотья, прибитые к деревяшке. Козел-Сочинитель пытался вспомнить, что можно делать, а чего нельзя, когда имеешь дело с бешеными собаками. Притворяться мертвым? Смотреть им в глаза? Убегать со всех ног?
– Это научит его,– прорычала старшая собака,– как выдавать сюжет!
– Что делать с этими тремя, босс? – спросила младшая собака, принюхиваясь.
Козел-Сочинитель чувствовал на себе их жаркое дыхание.
– Хорошие собачки.
– Он говорит как писатель,– прорычала младшая собака.– Пахнет так же. Писатель он и есть.
– Нет времени,– пролаяла старшая собака.– Наш создатель уходит!
– Сначала я хочу попрактиковаться на Бородаче!
Питекантроп приготовился защищать друга, но церберы скачками помчались прочь по холмам и низинам полей, пока не превратились в два пятнышка на сморщенном горизонте.
– Ну и ну! – воскликнула госпожа Хохлатка. Потом заметила, что все еще пребывает на руках у Питекантропа.– Сейчас же поставь меня на землю, деревенщина неотесанная!
***
Внизу хлопает дверь, и рукопись отходит на второй план. Мое сердце сотрясают сейсмические толчки, и я задерживаю дыхание. Кто-то пришел. Кто-то пришел за мной. Бунтаро уже отозвался бы. Так скоро? Как они меня нашли? Инстинкт самосохранения, притупившийся за время знакомства с Морино, включается на полную мощность. Они пядь за пядью обыскивают гостиную, кухню, сад. Я оставил на диване носки. Еще – пустая пачка из-под сигарет. Я поставил на место откидную крышку люка и втянул веревку, но закрыл ли я филенчатую дверь? Можно сдаться и надеяться на пощаду. Забудь. Якудза не знает, что такое пощада. Спрячься здесь, под книгами. Но если книги обвалятся, я себя выдам. Есть здесь что-нибудь, что может сойти за оружие? Жду, когда на полках-ступеньках зазвучат шаги,– ничего. Либо незваные гости действуют молча, либо я имею дело только с одним. Вот мой план на крайний случай: встану над люком с трехтонным трехтомником «Критического обзора японского романа от первого лица», когда дверь достаточно откроется, сброшу эти книги вниз и, надеюсь, собью этого типа с ног. Потом спрыгну сам – если у него пистолет, меня ждут неприятности,– переломаю ему ребра и помчусь прочь. Жду. Еще жду. Сосредоточься. Я жду. А действительно ли хлопнула дверь? Я оставил заднее окно приоткрытым – может, это был ветер? Сосредоточься! Я жду. Никого. Руки ноют. Я не выдерживаю.