134 
Здесь миссис Маркс улыбнулась.
— Эта женщина с какой-то яркой стерилизованной улыбкой мне сообщила, что для нее ее сны давно уже важнее, чем ее жизнь, и более реальны для нее, чем то, что происходит наяву днем с ее ребенком, с ее мужем.
Миссис Маркс улыбнулась, а я продолжила:
— Да, я знаю, что вы хотите сказать. И это правда, — она призналась мне, что когда-то считала, что она — писательница. Но дело в том, что я никогда и нигде не встречала человека, который, независимо от сословия, цвета кожи или мировоззрения, не считал бы на каком-то этапе своей жизни, что он — писатель, художник, танцор или еще кто-нибудь в этом роде. И может быть, этот факт представляет больший интерес, чем все то, вместе взятое, что мы обсуждали в этой комнате. Ведь лет сто назад большинству людей и в голову не приходило, что они непременно должны быть художниками, творцами. Они признавали и принимали то место в жизни, на которое Господу Богу было угодно их поместить. И — разве не вызывает некоторую тревогу то обстоятельство, что мой сон приносит мне больше переживаний, радости, удовлетворения, чем все, что происходит со мной, когда я бодрствую? Я не хочу превратиться в ту американку.
Молчание, ее направляющая улыбка.
— Да, знаю, вы хотите, чтобы я сказала, что весь мой творческий потенциал реализуется в сновидениях.
— Ну а разве это неправда?
— Миссис Маркс, хочу вас спросить: а не могли бы мы какое-то время игнорировать мои сновидения?
Она сухо говорит:
— Вы приходите ко мне, психоаналитику, и спрашиваете, не можем ли мы игнорировать ваши сновидения?
— Нет ли хотя бы вероятности того, что мои столь упоительные сны — это бегство от чувств?
Она сидит тихо, думает. О да, она очень умная, она — старая мудрая женщина. Она делает мне знак рукой, прося меня соблюдать тишину, пока она обдумывает, целесообразно ли то, о чем я прошу. А я тем временем разглядываю комнату, в которой мы сидим. Комната узкая и длинная, с высоким потолком, цвета и звуки в ней — приглушенные. Везде стоят цветы. Стены покрыты репродукциями всемирно известных шедевров, есть и скульптура. Комната выглядит почти как художественная галерея. У этой комнаты высокое предназначение. Мне в ней приятно находиться, как в художественной галерее. Все дело в том, что в моей жизни ничто не соответствует ничему в этой комнате, — в моей жизни всегда было много, и есть, незрелого, незавершенного, сырого, пробного; как и в жизни всех тех людей, с которыми я близко знакома. Пока я рассматривала комнату, мне пришло в голову, что именно неотшлифованность, сырость, недоделанность моей жизни и являются в ней самым ценным и что я должна крепко за это держаться. Миссис Маркс вышла из состояния медитации и сказала:
— Очень хорошо, моя дорогая. Оставим на время в покое ваши сны. Приходите ко мне теперь с тем, о чем вы фантазируете наяву.
В тот день, когда я сделала в дневнике эту последнюю запись, я, словно по мановению волшебной палочки, перестала видеть сны.
— Что-нибудь снится? — спрашивает миссис Маркс небрежно, чтобы выяснить, готова ли я отказаться от своих абсурдных попыток спрятаться от нее. Мы обсуждаем оттенки того чувства, которое я питаю к Майклу. По большей части мы счастливы вместе, но временами я внезапно начинаю обижаться на него и я его ненавижу. Причины для этого всегда одни и те же: когда он начинает меня как-нибудь пинать за то, что я написала книгу, — его это задевает, он дразнит меня, обзывает «писательницей»; когда он иронично говорит о Дженет, о том, что материнство я ставлю выше, чем любовь к нему; когда он предупреждает меня, что не намеревается на мне жениться. Майкл всегда предупреждает меня об этом после того, как скажет, что меня любит и что я — самое важное, что у него в жизни есть. Я обижаюсь и я злюсь. Я сказала ему, зло:
— Предупреждения такого рода, конечно же, не надо повторять, достаточно один раз их озвучить.
Майкл в ответ начал со мной шутить, поддразнивать меня, и он развеял мое дурное настроение. Но той ночью я впервые была фригидна с ним. Когда я рассказала об этом миссис Маркс, она сказала:
— Однажды я три года занималась с женщиной, которая страдала от фригидности. Она жила с мужчиной, которого любила. Но за все три года у нее ни разу не было оргазма. В тот день, когда они поженились, у нее впервые случился оргазм.
Рассказав мне это, она начала выразительно кивать головой, словно говоря: «Вот видишь! Понимаешь?!» Я засмеялась:
134 
