Особенно,... 
56 
Итак, на следующие выходные мы отправились в «Машопи». Вилли и я. Мэрироуз. Тед, Пол и Джимми. Был поздний вечер пятницы. Мы задержались, поскольку в тот вечер у нас было партийное собрание, посвященное обсуждению «политического курса». Как обычно, речь шла о том, как вовлечь африканские массы в активную деятельность. Дискуссия получилась желчная из-за нашего официального раскола, однако не помешавшего нам в тот конкретный вечер считать себя единым целым. Нас было около двадцати человек, и дискуссия завершилась тем, что, хоть мы все и сошлись на том, что принятый «политический курс» был «правильным», мы также признали, что результатов он не приносил никаких.
Погрузившись в машину со своими сумками и вещевыми мешками, мы все замолчали. Мы молчали, пока не отъехали от города довольно далеко. Потом возобновился спор о «политическом курсе», — между Полом и Вилли. Они не говорили ничего такого, что уже не было бы сказано давно, и на собрании тоже, но мы все внимательно слушали, я полагаю в надежде, что какая-нибудь свежая мысль поможет нам выйти из того тупика, в котором мы находились. «Политический курс» был простым и восхитительным. В том обществе, где все определяется цветом кожи, очевидный долг социалистов — это борьба с расизмом. Следовательно, «движение вперед» должно обеспечиваться совместными усилиями прогрессивных черных и белых головных отрядов. Кто должен идти в авангарде белых сил? Ясно, что это профсоюзы. А в авангарде черных? Ясно, что их собственные профсоюзы. На тот момент черные профсоюзы просто отсутствовали, поскольку они были запрещены законом, а черные массы еще не дозрели до то-го, чтобы заниматься запрещенной деятельностью. А белые профсоюзы, ревностно охранявшие свои привилегии, относились к африканцам еще более враждебно, чем любая другая часть белого населения. По этой причине наши представления о том, как следует развиваться событиям, что и как должно происходить согласно наипервейшему принципу, гласящему, что пролетариат должен возглавить народные массы на пути к освобождению, не находили никакого подтверждения в окружавшей нас действительности. А наипервейший принцип был настолько свят, что подвергать его сомнению не представлялось возможным. В наших кругах (это относилось и к коммунистической партии Южной Африки) черный национализм считался правым уклоном, с которым следовало бороться. Наипервейший принцип, основанный на разумнейших идеях гуманизма, до краев наполнял нас чувством глубокого морального удовлетворения.
Я чувствую, как я опять впадаю в этот циничный тон, тон самобичевания. И все же как утешителен этот тон, он подобен припарке, наложенной на рану. А это, несомненно, рана: я, как и тысячи других, не могу припомнить такого времени внутри или рядом с «партией», когда бы мы не испытывали мучительной и холодной тоски. И все же боль эта подобна опасной боли ностальгии, она ее сводная сестра, и она столь же убийственна. Я вернусь к этой теме, когда смогу писать искренне, в другой тональности.
Я помню, как Мэрироуз положила конец спору, заметив:
— Но вы не говорите ничего такого, чего вы бы уже не говорили раньше.
Разговор мгновенно стих. Она часто так делала, она умела в одно мгновение заставить нас всех замолчать. Однако мужчины относились к ней покровительственно, они считали, что она была абсолютно неспособна мыслить политически. А все потому, что Мэрироуз не умела, или не хотела, пользоваться политическим жаргоном. Но быстро схватывала самую суть и умела выразить ее простыми словами. Есть такой тип сознания, как, например, у Вилли, когда человек способен воспринимать чужие идеи только при условии, что они сформулированы на том языке, которым пользуется он сам.
Теперь она говорила:
— Должно быть, что-то где-то неправильно, иначе нам бы не приходилось бесконечно обсуждать это, как сейчас.
Она говорила уверенно; но теперь, когда мужчины промолчали в ответ, — и Мэрироуз почувствовала, что они просто проявляют по отношению к ней терпимость, ей стало не по себе, и она умоляюще воззвала:
— Я говорю это не так, как нужно, но вы же понимаете, что я имею в виду…
Услышав мольбу в ее голосе, мужчины воспряли, и Вилли сказал благосклонно:
— Ты все говоришь правильно. Никто, обладая твоей красотой, просто не может говорить не так, как нужно.
Мэрироуз сидела рядом со мной, и в темноте, царившей в автомобиле, она повернулась ко мне, чтобы мне улыбнуться. Мы с ней очень часто обменивались такими улыбками.
56 
