Последние отзывы

  27  

Я предпочел не вдаваться в подробности.

— Изабель, постарайся смягчиться. Бедное дитя…

— Эдмунд, хватит меня бесить! — возмутилась Изабель. — И убери с дороги свои лапищи, я хочу передвинуть кофейный столик. Меня не волнует, что у Отто связь. Я даже обрадовалась. Но я бы предпочла пристойную разумную связь с обычной девушкой, а не с этой убогой потаскухой, этой безумной трагической актриской. Он обращается с ней как со зверьком, как с собакой, которую Лидия никогда не дала бы ему завести. Я слышала, как они скулили и лаяли друг на друга! Причем почти у меня под окном. Это так мелочно и отвратительно, я ненавижу всю эту неразбериху, бессмысленность…

— Думаю, Отто мог завести роман только с такой девушкой, — сказал я, впервые ясно поняв это.

— Ну и жил бы целомудренно, как все. Знаешь, у него не было никаких отношений с теми мальчиками.

— Какими мальчиками?

— Учениками.

— Надеюсь, что нет!

Такая возможность никогда не приходила мне в голову.

— Какой же ты наивный, Эдмунд! Только потому, что тебе не нужен секс, считаешь всех монахами и монашками.

Я оскорбился. Откуда Изабель знает, что мне не нужен секс? К тому же это неправда.

— Что ж, может, и так, — довольно резко произнес я. — Как ты дала понять, речь не обо мне. Помочь тебе с дровами?

Изабель тащила из ящика довольно большое полено. Вместе мы пристроили его сверху на огонь, и поток пепла пролился между дровами, рассыпав по каменной плите перед камином раскаленные угольки.

— Тебе нужна каминная решетка, Изабель.

— Лидия вечно говорила то же самое. Кстати, я не давала понять ничего подобного. Я бы намного охотнее поговорила о тебе, чем об Отто.

Мы стояли лицом к лицу у огня. Обожженный неистовым жаром, я чуть отодвинулся, чувствуя, что лицо у меня такое же горячее и золотистое, как у Изабель.

— Можно тебе кое-что показать, Эдмунд? Смотри.

Она протянула руку. Сперва я не разобрал, что там она пытается мне показать. Потом понял, что саму руку, ладонь с длинным шрамом.

— Ты обожглась…

— Нет, — презрительно сказала она. — Любому видно, что это не ожог. Возьми ее, пощупай!

Она сунула мне руку, словно некий чужеродный предмет, и я осторожно, едва касаясь, принял эту маленькую ручку. С легкой дрожью я погладил гладкую впадинку шрама.

— Что же тогда?..

Пальцы Изабель сомкнулись на моих.

— Отто сделал его резцом. Носить мне отметину до самой смерти. И, господи, если бы это был единственный раз…

— Мне жаль… — произнес я.

Меня потрясло до глубины души, что Отто мог поднять руку на жену. Конечно, я знал, что он жестокий, злой человек. Но такого не представлял. Я и сам бывал вспыльчив, но никогда не смог бы ударить женщину, мне даже думать об этом было противно.

— О, ты ничего не знаешь, Эдмунд, ничего, — более спокойно произнесла Изабель, отворачиваясь. — Но прежде чем вот так заявляться и мило убеждать меня проявить снисходительность, ты должен попытаться понять, что Отто для меня пустое место. Мне плевать, сколько у него девок.

Я уставился на свои ботинки. Я ощущал себя глупым, виноватым, меня тошнило, я испытывал физическое отвращение и к Отто, и к Изабель, несправедливое, но непреодолимое. Меня часто посещала мысль, что женатые люди подобны грязным животным, и лицезрение этого брака внезапно до краев наполнило меня омерзением. Я хотел выбраться из комнаты.

Изабель, должно быть, поняла мои чувства, а может, ее тоже тошнило от Отто, от себя, от всего этого. Она произнесла безрадостным, жалким голосом:

— Лучше уходи, Эдмунд. Ты выполнил просьбу Отто.

Туфелькой на высоком каблуке она постучала по уголькам, ставшим уже тускло-красными.

Я отчаянно жалел ее и злился на себя. Вот если бы повернуть нашу беседу вспять, к некой целительной простоте! Я спросил:

— Изабель, пожалуйста, скажи, могу ли я тебе помочь, могу ли хоть что-нибудь сделать?

— Конечно нет. А впрочем, у меня есть для тебя задание. Вытащи все примёточные нитки из подола платья, это должно быть тебе по силам. — Она безумно хохотнула, — Вот, возьми ножницы. Посмотрим, удастся ли тебе выдернуть все нитки и не испортить ткань.

Она отодвинула кресла, чтобы освободить место перед камином. Чувствуя себя по-дурацки, я неуклюже опустился на колени и принялся подрезать и выдергивать белые нитки из подола. Это задание приводило меня в крайнее смущение. Перед самым моим носом маячили пухлые ноги Изабель в нейлоновых чулках и белый зубчатый край ее нижней юбки. Трудно было не разглядеть больше. От нее тепло и приятно пахло мылом, духами и чистой бархатистой кожей. Я пытался унять дрожь в руках.

  27