С самого начала занятий Сен-Тьерри задавался вопросом, что из себя представляет Бобби: «Во всем плох или во всем хорош?»
Сегодня он пришел к заключению: «Трепач, конечно, но парень неплохой». И менять свое суждение лейтенант не собирался.
Мотоциклисты неприятельской бригады оставили свои машины в зарослях и поползли к виноградникам.
Все утро Бруар де Шампемон, Фонтен и Коллеве просидели на посту в устье ручья, никого не видя, и решили, что это уж слишком.
— Поставить нас здесь — просто идиотизм, — сухо бросил Бруар, адресуясь к Бобби. — Мы тут никому не нужны. Ты оставляешь за нами коридор, который никак не простреливается и в который легко проникнуть, и теряешь при этом трех бойцов и один автомат.
В отличие от Бобби, Бруар относился ко всему серьезно и в основах стратегии его превосходил. Ответ Бобби прозвучал абсолютно безмятежно:
— Да ладно! Не переживай. Будешь ты тут или там, но к обеду обязательно найдешься.
И он оставил возмущенного старосту бригады и дальше месить грязь в болоте.
— Отставить самолюбие, — сказал себе Бруар. — Я солдат.
Его дух укрепляло чувство превосходства: тот, кто хорошо подчиняется, всегда выше того, кто плохо командует.
И он еще два часа пролежал на животе в глинистом ручье, так крепко прижимая к плечу автомат, словно защищая границу своей родины. Тут к нему подбежал Коллеве:
— Они приближаются!
— Тише! — прошипел Бруар. — Где они?
— Там, позади. Они идут вдоль деревьев к замку. Что делать?
Узкое смуглое лицо Бруара осветилось радостью.
— Я же ему говорил, — произнес он, не двигаясь и глядя в ту сторону, где уж точно ничего не происходило.
— Ну так что надо делать? — повторил Коллеве.
— Ничего, — отозвался Фонтен. — Предоставим Дерошу возможность получить хорошую нахлобучку.
— Ну нет, — решил Бруар. — Честь бригады прежде всего. Быстро меняем тактику!
Они вылезли из болотистой ложбины, и вовремя: неприятельские каски виднелись уже метрах в тридцати. Бруар открыл огонь. И тут же был расстрелян почти в упор. Бригада Фуа, сделав гимнастический выпад, заорала: «В атаку!»
Несколько парней с криками «Сдавайтесь!» ворвались на позицию Бруара.
— Да вы давно уже убиты, — презрительно ответил староста.
В этот момент раздались три длинных свистка и послышался крик:
— Маневры окончены!
— Маневры окончены! — эхом подхватили командиры групп.
Все, кто не сделал ни одного выстрела, дабы избежать позора и не явиться с нетронутым боезапасом, стали срочно расстреливать патроны. Стреляли в воздух, как попало: салютом, шквальным огнем, исключительно ради удовольствия пошуметь. Пальба шла с обеих сторон, и можно было всерьез подумать, что бригады двинулись на штурм. Инструкторы не вмешивались, прекрасно зная, что молодежи необходима разрядка.
Выстрелы постепенно стихали, и курсанты принялись собирать пустые гильзы, которые положено было сдать оружейнику.
Тут снова раздался свисток, и за ним последовал приказ:
— Всем оставаться на местах!
— Всем оставаться на местах! — чуть тише прокричали командиры групп.
Затем по позициям пробежало:
— Капитан!
И в самом деле, из такого же зеленого и такого же старого, как у лейтенантов, автомобиля вылез маленький человечек со втянутой в плечи головой и с выбивающимися из-под кепи седыми волосами.
Его сопровождали оба инструктора, которые рядом с ним казались мальчишками-переростками.
Он принялся осматривать театр военных действий, прося инструкторов по ходу дела объяснять ему суть маневра.
Капитан двигался быстрой семенящей походкой низкорослого человека, засунув руки в карманы гимнастерки, что выдавало в нем офицера-резервиста. Гимнастерку украшали орденские ленты, полученные во время Первой мировой. Проходя уже в который раз мимо курсантов, он обратился к ним с нежностью в голосе:
— Ну как, дети мои, дело движется?
— Да-да, господин капитан, — загалдели курсанты, вытягиваясь перед ним в струнку.
Они редко видели капитана Декреста, но им нравился и взгляд его синих глаз, и отеческое выражение лица, каждая морщинка которого светилась добротой. Он был единственным из офицеров, которому они отдавали честь с улыбкой.
Капитан делал вид, что ему очень интересны все разъяснения, и время от времени говорил: