Последние отзывы

  34  

Что же до остальных, то в чем их упрекнуть? Беспорядочное бегство — это эпидемия, болезнь, поражающая воображение и передающаяся при контакте. Солдаты заражались ею от толп штатских, с которыми постоянно смешивались. Войско шло за войском. Новости о катастрофических событиях распространялись быстрее, чем наступали сами события, и опережали их почти всегда суток на двое.

Со всех сторон слышалось: «Во всем виноваты…» или «Во всем виноват…» Виноваты были все и кто-нибудь конкретно. Поговаривали даже, что в каком-то городе вспыхнула холера.

Когда в Шеневе узнали, что бои продолжаются, возле радиоприемника раздался вопль такого восторга, что мадам де Буа-Шасе невольно сравнила курсантов с детьми у рождественской елки.

Война была проиграна, и поражение признано. Курсанты знали, что это вопрос нескольких дней. Но, в силу свойственной им непоколебимой доверчивости юности, они не могли признать поражения, тем более что сами в боях не участвовали. И им было все равно, сколько их — две тысячи, пятьсот или тридцать человек. В Школе они жили достаточно замкнуто и не подверглись всеобщей эпидемии. И хотя все кругом говорили о том, что судьба Франции решена, что сделать ничего нельзя, они до конца верили в «чудо Луары». В это чудо целую неделю верили те, кто находился на северном берегу, и ни на грош не верили те, кто в нижнем течении реки пытался прибрать к рукам власть.

В тот вечер никто не хотел идти спать. Молодежь собралась в большой гостиной замка. Менье подошел к роялю и машинально, продолжая разговаривать с Бруаром, начал одной рукой наигрывать мелодию какого-то старинного вальса. За спиной Бруара маленький толстенький Бебе, округлив руки, словно держал в объятиях прекрасную даму, сделал несколько па. Все дружно рассмеялись.

— Еще! Еще! — закричали девушки.

Менье, не поняв, что происходит, обернулся и с улыбкой, не прерывая беседы, уселся за фортепиано. Бебе продолжал кружиться и вдруг как бы между делом поднял со стула высокую блондинку по имени Жаннин, которая хохотала до слез.

— У меня же есть патефон! — воскликнула кузина Варнасе.

Принесли патефон, скатали расстеленный на полу большой ковер, отодвинули к стене стулья и проделали все так быстро и естественно, что потом никто не смог объяснить, с чего это вдруг все пустились в пляс.

Вальс, который играл Менье, нашелся среди пластинок, и его ставили раз десять. Это был один из тех вальсов, что будоражат воспоминания, и потом все, кто пережил тот вечер, не могли слушать его, не представив себя в вихре военных мундиров, кружащихся в свете золоченых люстр. На мундирах сверкали пряжки портупей, и девушки надолго сохранили в памяти этот металлический блеск. А вот лица как-то стерлись, осталось всего два-три, а остальные размылись, унесенные вихрем вальса. Элиан де Варнасе спрашивала себя: «Как же выглядел тот маленький, но симпатичный парень, племянник министра?» Ей запомнились шаровары Сирила, танец Бебе и шпоры, пятьдесят сверкающих шпор, отражающихся в вощеном паркете.

Все это напоминало довоенные балы в Сомюре. Теперь о них вспоминали как о волшебном сне. Если зажмуриться, то можно попасть в такой сон. Но сейчас об этом никто не думал.

— Уф! Благодарю, — выдохнула Жаннин, падая на стул, и со смехом добавила: — У меня так забавно все кружится перед глазами.

На груди ее блестели капельки пота.

Дам было намного меньше, чем кавалеров, и потому они не имели ни секунды отдыха. Но как же они были счастливы!

На миг в дверном проеме показалась мадам де Буа-Шасе.

— Веселитесь, дети! — сказала она.

Вообще-то говорить ей сейчас не хотелось, но она вдруг, сама того не ожидая, обратилась к Сен-Тьерри:

— Лейтенант де Буа-Шасе… из Шестого драгунского… Вы не знаете, где сейчас Шестой драгунский?

Как это у нее вырвалось? Она и сама не поняла.

«Живем в каком-то кошмаре… Кому из этих мальчиков суждено умереть? О Господи, хоть бы это кончилось! Все равно никакого толку. Они такие славные». И невольно стала перебирать их всех. Она вдруг увидела на Монсиньяке печать смерти, потому что он не танцевал, как остальные, а только менял пластинки. Но она предпочла бы, чтобы погиб кто-нибудь другой — Гийаде, например. Ей стало страшно.

«Какие страсти лезут в голову! Ведь это ужасно: так думать».

И она ушла наверх, словно боясь накликать несчастье на тех, на кого смотрела. А ей вдогонку неслись музыка и смех.

  34