— Вы не ответили на мой вопрос, — сказала Нора, — но неважно. Если вы намерены сбросить со счетов Иисуса, вам следует сказать об этом определенно. Религия — миф.
— Ни один мистик так не думал, — сказал епископ, — а кому мы можем больше верить? «Смиренная тьма, будь твоим зеркалом». Те, кто ближе всех подошел к Богу, говорили о тьме, даже о пустоте. Символика изменилась. Здесь есть глубокая правда. Послушание Богу должно быть безусловным послушанием, в известном смысле даром.
— Я бы сказала, что он не существует, и хватит об этом, — произнесла Нора. — Но неужели считается, что мы все должны стать мистиками?
— Настало время суда, — сказал епископ. — «Много званых, но мало избранных». Церкви придется претерпеть болезненные преобразования. И прежде чем произойдет улучшение, все станет еще хуже. Нам очень понадобится наша вера. Но Христос снова осуществит пленение Сиона.
— Вполне может так быть, — сказала Нора, — но я считаю, что в этот век науки нужно больше слышать о морали и меньше о Христе.
Епископ улыбнулся.
— Я, конечно, не говорю о личности, — сказал он. — Без личности можно обойтись. В действительности даже должны обойтись. То, что нам предстоит пережить, — не разрушение, а очищение веры. У человеческого духа есть определенные глубокие потребности. Не поймите меня превратно, когда я говорю, что мораль — это еще не все. Ошибка просвещения была в том, что Бог представлялся гарантом порядка в области морали. Но наша необходимость в Боге — нечто превышающее мораль. Малейшее знакомство с современной психологией показывает нам, что это не лозунг, а факт. Мы теперь менее наивны, чем прежде, в вопросах добродетели. Мы менее наивны в вопросах святости. Человека как духовное существо определяет не его условная добродетель или безнравственность, а истинность его потребности в Боге! То, что Иегова ответил Иову на вопрос «Где ты был, когда я закладывал основы земли?» — не довод, когда речь идет о вопросах морали.
— Ну, я всегда считала это очень неубедительным доводом, — заметила Нора. — Добродетель — хорошее руководство, и все мы знаем, что это такое. Я думаю, вы, люди, играете с огнем. Кофе?
Такой поворот разговора расстроил Маркуса. Ему не понравилось, что епископ говорит о вере таким образом, его это почти шокировало. Ему только сейчас пришло в голову, как важно для него, чтобы все продолжалось по-старому. Он не верил в искупительную кровь Иисуса, не верил в Отца, Сына и Святого Духа, но хотел, чтобы другие люди верили. Он хотел, чтобы старая структура оставалась около него поблизости, так, чтобы он мог время от времени протянуть руку и прикоснуться. Но теперь казалось, что за кулисами все это было демонтировано: для того, чтобы они решили, что Бог не личность, для того, чтобы можно было спокойно принизить образ Иисуса Христа; это заставило его ощутить почти что страх.
Нора что-то говорила, предлагая ему чашку кофе. Где-то вдалеке в тумане гудела сирена. Внезапно показалось, что теплая, ярко освещенная, хорошо занавешенная комната закружилась. Маркус ухватился за стол.
— Но предположим, — сказал он епископу, — предположим, что правда о человеческой жизни была бы так страшна и так ужасна, что человек был бы уничтожен одними размышлениями над ней? Вы отобрали все гарантии.
Епископ засмеялся:
— Вот когда оказывается полезной вера.
— Предполагать бессмысленно, — сказала Нора. — Возьми свой кофе.
Глава 10
Мюриель закончила читать, отбросила последний лист и посмотрела на Элизабет. Она прочла вслух строф двадцать и поняла, что чрезвычайно растрогана своей поэмой. К концу чтения ее голос дрожал от волнения.
Они сидели на полу по обеим сторонам камина в комнате Элизабет. Шезлонг, к которому прислонилась Элизабет, был повернут к камину, образуя уютный уголок. Мюриель, сидевшая прислонившись к китайской ширме, выключила стоявшую рядом лампу. Пылающий огонь хорошо освещал комнату, бросая легкие вспышки золотистого света на лицо Элизабет и заставляя мимолетные тени пробегать по потолку. Занавески были задернуты несмотря на полдень.
Воцарилось молчание. Затем Элизабет сказала:
— Довольно туманно, не правда ли?
— Мне так не кажется. Она и в половину не такая туманная, как большинство современных произведений.
— У тебя есть план целой вещи?
— Нет, я же тебе говорила. Она еще только формируется.