— Теперь я сожалею. Но это не имеет значения. Пэтти, дрожа от холода, сказала:
— Это было зло.
После такого же долгого молчания Мюриель рассеянно произнесла:
— Возможно.
Она продолжала сидеть неподвижно, засунув руки в карманы, глядела в пространство и с присвистом дышала.
— Я ненавижу тебя, — сказала Пэтти.
Ей хотелось прикоснуться к Мюриель, схватить ее, ударить, но она не могла встать с кровати.
Мюриель пошевелилась, скрестила ноги и посмотрела на Пэтти с выражением иронического любопытства.
— О, заткнись, Пэтти. Не плачь. Мы в известном смысле в одной лодке.
— С тобой все в порядке. Ты просто по злобе сделала так, чтобы причинить мне боль. Я могла бы выбраться отсюда и стать счастливой, но ты намеренно все испортила. Ты мне отвратительна. Я готова убить тебя.
— О, перестань. Разве ты не видишь, что я потерпела полное крушение.
Пэтти всмотрелась в ее ровное, спокойное лицо:
— Что ты хочешь сказать? С тобой все в порядке.
Мюриель задумчиво смотрела на Пэтти, все еще держа руки в карманах. Она спросила:
— Ты знаешь, что отец велел мне убираться отсюда и жить в другом месте?
— Я слышала, как он это сказал.
— Ты знаешь почему?
Пэтти, слышавшая эти слова Карела, тотчас же с удовольствием истолковала их в свою пользу. Мюриель была жестока с Пэтти, поэтому она должна уйти. Позднее она утратила свою уверенность и стала подумывать, что Карел имел в виду совсем другое.
Она неуверенно сказала:
— Потому что ты плохо обращалась со мной.
— С тобой?! Не в тебе дело. Нет, нет, есть другая причина. Ты действительно не знаешь?
Пэтти посмотрела на Мюриель с подозрением и нарастающим страхом. Она никогда прежде не говорила с Мюриель о Кареле, и все ее тело почувствовало надвигающуюся опасность. Ей следовало убежать из комнаты, она не должна была слушать.
— Что ты имеешь в виду?
— Разве ты не знаешь, что мой отец спит с Элизабет?
Пэтти пробормотала:
— С Элизабет? Нет.
— Это правда. Я знаю, трудно поверить, но я на самом деле видела их через щель в стене. Сначала я едва ли поверила своим глазам. Но потом было много и других доказательств. Не могу понять, почему это не пришло мне в голову раньше. Они, должно быть, уже давно любовники. Бедная Элизабет. — Мюриель говорила с холодной усталостью. Она теперь отвернулась от Пэтти, не проявляя интереса к тому, как она воспримет новости.
Пэтти, сгорбившись и закрыв глаза, сидела на кровати. Она попыталась сказать: «Ты лжешь», но слова, как камни, застряли у нее в горле. В действительности она сразу же поверила Мюриель. Все было так, как будто сняли покрывало, обнажив то, что уже давно знакомо ей.
Мюриель продолжала таким же холодным, слегка протяжным голосом:
— Не знаю, стоило ли рассказывать тебе, но все пришло в упадок, дом обрушился, кажется, единственное, что нам осталось, — правда, и нужно посмотреть ей в лицо. Надеюсь, ты веришь мне. Спроси Карела, если не веришь.
— Я верю тебе, — пробормотала Пэтти, склонив голову. Ей казалось, что она держит Карела в руках и что он сжался до размера ореха.
Когда Карел попросил у нее заверений в любви, она подумала, что он знает о ее взаимоотношениях с Юджином. Когда он спросил: «Будешь ли ты страдать ради меня, согласишься ли быть распятой?», — она подумала, что он имеет в виду обычные страдания, к которым она давно привыкла. Воображая то, что способна вынести ради Карела, она и представить себе не могла такое. Это была единственная вещь в мире, которой она не могла принять.
— И все так бессердечно, безжалостно, — бессвязно проговорила Мюриель, как будто размышляя вслух. — Вот что поражает меня. И теперь я вижу это и в Элизабет, как будто она утомлена происходящим. Если бы это было нечто кратковременное и импульсивное, все было бы по-другому. Но мне так не кажется. Я чувствую, как это уже стало почти чем-то установленным, а мне велено убираться. Таким образом, он обоснуется с Элизабет, и они будут жить как семейная пара. Они уже почти что так живут.
«Они будут как супружеская пара, — подумала Пэтти, — а я буду их служанкой».
— Хорошо, я уеду, — продолжала Мюриель. — Я удаляюсь и тебе тоже советую уехать, Пэтти. Предоставь их друг другу. Наверное, это самое доброе, что я когда-либо говорила тебе. Мы должны сохранить здравый ум. Это необходимо.
Пэтти подняла голову.