160 
Но Гвидо ясно дал ему это понять. У Паоло были свои учителя и наставники, а Тонио, хотя и посвящал утро вокальным упражнениям, совсем не должен был ни перед кем отчитываться. И Гвидо этого не требовал. Так уж теперь повелось. После сиесты, когда все еще валялись в постели, Гвидо исчезал и мог вернуться лишь к полуночи. А потом задавал вопросы в той манере, в какой люди интересуются друг у друга: «Ну, где был сегодня?»
Тонио не смог сдержать улыбки. От ночного кошмара не осталось ничего. Он уже совсем проснулся и мог успеть на утреннюю мессу кардинала, если, конечно же, поторопится.
Каждый день кардинал Кальвино проводил мессу в своей собственной часовне в присутствии домочадцев. Алтарь был украшен белыми цветами, в арках под огромным изображением распятого Христа, из рук и ног которого обильно сочилась мерцающая кровь, висели канделябры на множество свечей.
Когда Тонио вошел в часовню, яркий свет на миг ослепил его. Никем не замеченный, он присел на стульчик сзади. Он и сам не понимал, почему не может отвести взгляд от далекой фигуры у алтаря. Кардинал повернулся, и стало заметно, что в руках у него золотой потир.
Несколько молодых римлян опустились на колени, чтобы получить причастие. А за ними – священники, скромные, в более строгих одеждах. Тонио не последовал их примеру. Ощущая приятную расслабленность, он прислонился головой к позолоченной колонне за стулом и закрыл глаза.
Когда же он их открыл, кардинал, подняв руку, осенял присутствующих последним благословением. Его гладкое лицо казалось лишенным возраста и возвышенно-чистым, словно он ничего не знал о зле и ни разу не согрешил даже в мыслях. В каждом его жесте и движении присутствовали убежденность и твердость, и Тонио преисполнился убежденности в том, что жизнь кардинала, в отличие от большинства людей, имеет смысл. Он верит в Бога, верит в себя, верит в то, чем является, и в то, что делает.
День был в разгаре, когда Тонио, после нескольких часов занятий с Гвидо и Паоло, вошел в пустой фехтовальный зал палаццо.
Этой комнатой много лет никто не пользовался. И то, как на полированном полу проступали сквозь толстый слой пыли его следы, было ему знакомо по Венеции. Вытащив из ножен шпагу, он принялся атаковать невидимого противника, напевая про себя, словно этот бой сопровождался великой музыкой и был на самом деле частью блестящего представления на сцене.
Даже устав, он продолжал тренироваться, пока не почувствовал приятную боль в икрах.
Но через час непрерывных занятий внезапно остановился. Ему показалось, что кто-то наблюдает за ним.
Он резко повернулся, сжимая в руке рапиру. Вокруг никого не было. Коридор за его спиной был пуст, хотя откуда-то из глубин огромного дома доносились приглушенные звуки.
И все же его не отпускало ощущение того, что кто-то приходил. Быстро надев камзол и сунув шпагу в ножны, он пустился бродить по дворцу почти бесцельно, кивая и кланяясь каждому проходящему мимо.
Он приблизился к кабинету кардинала, но, увидев, что двери закрыты, пошел вдоль антресолей, разглядывая громадные фламандские гобелены и парадные портреты людей прошлого столетия, носивших огромные парики. Белые волосы волнами ниспадали им на плечи. Кожа на изящно очерченных лицах естественно сияла, как живая.
Вдруг снизу послышался шум. Прибыл кардинал.
Тонио смотрел, как, в окружении пажей и свиты, его преосвященство восходит по широкой белой мраморной лестнице. На нем был маленький, с косичкой, парик, идеально подходивший к его худощавому лицу. Кардинал любезно разговаривал с сопровождающими и лишь один раз остановился, опершись рукой о мраморные перила и пошутив над собой, чтобы перевести дыхание.
Даже во время этой вынужденной остановки он не утратил величественности. Но при всем богатстве его малиновой сутаны из муарового шелка и его серебряных украшений, при всей пышности кортежа на лице кардинала не было никакой торжественности, только все та же естественная живость.
Тонио подался вперед, сам не зная зачем. Возможно, только для того, чтобы поближе рассмотреть этого человека, поднимавшегося по лестнице.
Во время следующей остановки кардинал заметил Тонио и задержал на нем взгляд. Тонио поклонился и отступил назад.
Он не знал, почему постарался, чтобы его заметили, и теперь, стоя в одиночестве в темном коридоре, в дальнем конце которого сквозь высокое окно падал солнечный свет, покраснел от стыда.
160 
