137 
— Конечно, — сказал Цезарь, обращаясь к палате, а не к Антонию, — я не допущу, чтобы консулы подбирали за мной мою грязь. Я встречусь с двумя мятежными легионами на Марсовом поле и узнаю, почему они готовы уничтожить не только меня, но и себя со мной тоже. Но встречусь я с ними как частное лицо. Не важнее, чем они. — Он заговорил громче: — Давайте посмотрим, что из этого выйдет.
— Ты не можешь уйти в отставку! — задыхаясь, произнес Антоний.
— А я уже в отставке, по lex curiata и в связи со всем прочим.
Антоний обмяк, ему стало трудно дышать. Он кинулся к Цезарю.
— Ты сошел с ума! — выпалил он. — Несешь какой-то бред! В этом случае ответ ясен. Диктатор свихнулся, и, как заместитель диктатора, я принимаю его полномочия на себя!
— Ты ничего не можешь принять на себя, Марк Антоний, — с места сказал Луций Цезарь. — Диктатор ушел в отставку. В тот же момент должность его заместителя перестала существовать. Ты тоже теперь частное лицо, и не больше.
— Нет! Нет, нет, нет! — заорал Антоний, сжав кулаки. — Как заместитель сбрендившего диктатора, я его преемник!
— Сядь, Антоний, — сказал Фуфий Кален. — Ты уволен. Ты не заместитель диктатора, ты — частное лицо.
Что произошло? Куда все девалось? Собрав последние остатки самообладания, Антоний посмотрел в глаза Цезаря. И нашел в них презрение, насмешку и… удовольствие.
— Уйди, Антоний, — прошептал Цезарь, взял его за правую руку и повел к открытым дверям под невнятный шум шестидесяти голосов.
Выйдя на улицу, он отбросил руку Антония как что-то ненужное и неприятное.
— Ты думал обвести меня вокруг пальца, кузен? — спросил он. — У тебя для этого не хватает ума. Зато я теперь знаю, что доверять тебе совершенно нельзя, что ты и впрямь дикарь, как всегда называл тебя Луций. Наши политические и профессиональные отношения кончены, а наше родство вызывает у меня один стыд. Прочь с моих глаз, Антоний, и не смей показываться мне в дальнейшем! Ты теперь частное лицо и останешься им до конца своих дней.
Антоний повернулся на пятках, засмеялся, стараясь показать, что опять владеет собой.
— Однажды я понадоблюсь тебе, кузен Гай!
— Тогда я использую тебя, как мне нужно. Но всегда буду помнить, что ты способен предать. Так что не слишком-то надувайся. Ты просто задница без зачатка мозгов.
Единственный ликтор, одетый в простую белую тогу и без топорика в фасциях, обвел десятый и двенадцатый легионы вокруг городских стен. Они подошли к городу с юга, а Марсово поле находилось за северным его пределом.
Цезарь встретил их абсолютно один, верхом на своем знаменитом боевом Двупалом, одетый в простую стальную кольчугу и алый плащ генерала. На голове венок из дубовых листьев, чтобы напомнить, что он — герой редкой храбрости, не однажды сражавшийся в первых рядах. Одного вида его было достаточно, чтобы у легионеров вдруг ослабели колени.
Долгий марш из Кампании их отрезвил, ибо двери всех таверн по Латинской дороге захлопывались перед ними. У них не было денег, а ручательства Марка Антония совсем не котировались в этой части страны. Они знали, что Цезарь уже не диктатор и что Марк Антоний растерял свою власть. Это обескуражило всех еще на солидном удалении от Рима. И по мере того, как расстояние миля за милей сокращалось под их сапогами, недовольство гасло, и они все больше думали о Цезаре как о своем друге. Как о солдате и командире, который всегда был с ними рядом — и в сражениях, и в невзгодах рутинной воинской жизни. И когда они увидели его, такого спокойного, на знакомом всем Двупалом, в их головах зазвенело одно лишь: о, как они любят его! Всегда любили и всегда будут любить.
— Что вы здесь делаете, квириты? — холодно спросил он.
Раздался мощный единый вздох, усиленный новым вздохом, когда его слова докатились до последних рядов. Квириты? Цезарь назвал их обычными гражданами? Но они не были обычными гражданами, они были его солдатами! Его парнями!
— Вы не солдаты, — презрительно сказал он, не обращая внимания на громкие возражения. — Даже Фарнак подумал бы, называть ли вас так. Вы пьяницы, вы ни к чему не способное, жалкое дурачье. Вы взбунтовались! Вы грабили, рушили, жгли! Закидали камнями Публия Суллу, а ведь он вел вас в бой при Фарсале! Забили камнями троих сенаторов, двоих до смерти! Если бы мой рот не был так сух, квириты, я бы плюнул на вас! Плюнул бы на всех разом!
Поднялся стон, некоторые заплакали.
137 
