Особенно,... 
340 
Сельские труженики Верхнего Египта заболели первыми. Простуда, лихорадка, жуткая головная боль, ломота в костях, спазмы в желудках. Кто-то умирал через три дня, сплевывая отвратительно пахнущую мокроту, кто-то не сплевывал, но зато у них развивались твердые, размером с кулак, комки в паху и под мышками, горячие и багровые. Многие умирали на стадии образования этих шишек, но некоторые доживали до момента, когда эти шишки прорывались и из них целыми чашками вытекал гной. Это были счастливчики, они в большинстве своем поправлялись. Но никто, даже храмовые врачи, жрецы богини Сехмет, не мог сказать толком, каким образом передается эта страшная болезнь.
Люди Нубии и Верхнего Египта умирали тысячами, потом эпидемия медленно пошла вниз по реке.
Небольшой урожай, который удалось собрать, оставался в кувшинах на речных причалах. Местные сборщики были больны, и их было слишком мало, чтобы погрузить урожай на баржи. Когда известие о чуме дошло до Александрии и Дельты Нила, никто не изъявил желания подняться по реке и взять груз.
Клеопатра не знала, что делать. В самой Александрии и вокруг нее жили три миллиона людей, и еще миллион населял Дельту Нила. Голодные орды, но на все золото египетских тайников нельзя было купить для них продовольствия за границей. Арабы Южной Сирии были оповещены, что тем, кто отважится отправиться вверх по Нилу и погрузить зерно на суда, будут выплачены огромные деньги, но слух об ужасной чуме остановил и арабов. Пустыня была их щитом против всего, что происходило в Египте. Движение между Южной Сирией и Египтом уменьшилось и совсем прекратилось, даже по морю. Клеопатра могла многие месяцы кормить миллионы александрийцев зерновыми запасами, сохранившимися от прошлогоднего урожая, но если следующие разливы Нила будут губительными, Александрия точно не выживет, даже если люд Дельты каким-то чудом останется жив.
Немного порадовало ее появление Авла Аллиена, легата Долабеллы, который прибыл за четырьмя римскими легионами, охранявшими Александрию. Ожидая встретить отпор, Аллиен весьма удивился, когда царица с радостью согласилась отдать их. Да, да, возьми их! Возьми! Завтра же! Тридцать тысяч людей с пищевого баланса долой!
Она должна принять решение, хотя бы какое-то. Цезарь учил ее думать вперед, но сейчас она не была на это способна. Никому, а уж изнеженной властительнице и подавно, не дано угадать, как поведет себя эпидемия и каков ее механизм. Ха-эм, правда, уверил ее, что жрецы остановят болезнь, что она не распространится севернее Птолемаиды, где все речное и сухопутное движение стопорилось, — кроме, разумеется, медленного перемещения полевых грызунов. Понятно, Ха-эм сейчас слишком занят и не может увидеться со своим фараоном, а самой ей тоже уже не поехать на юг, чтобы его повидать. А в итоге ей не с кем теперь посоветоваться, нет никого, кто мог бы ей что-нибудь подсказать.
В любом случае, погруженная в депрессию после смерти Цезаря, Клеопатра не могла сосредоточиться и прийти к какому-то всесторонне обдуманному решению. Исходя из предположения, что будущий разлив тоже не превысит гибельного уровня, она издала указ, по которому внутри города покупать зерно разрешалось только гражданам Александрии, а также жителям Дельты, однако лишь тем, что занимаются сельским хозяйством или производят бумагу — царская монополия страдать не должна!
В Александрии насчитывался миллион евреев и метиков. Цезарь дал им римское гражданство, а Клеопатра, чтобы не отстать от него в щедрости, сделала их гражданами Александрии. Но когда Цезарь уехал, миллион городских греков выразили возмущение. Раз уж евреи и метики стали гражданами, то почему забыты они? В результате привилегии, какими когда-то пользовались только триста тысяч македонцев, получили все жители Александрии, кроме египтян смешанного происхождения. Но при такой массе граждан зернохранилища должны были ежемесячно поставлять городу больше двух миллионов греческих мерок зерна, пшеницы или ячменя. Стало бы легче, если бы эта норма уменьшилась вполовину.
И Клеопатра взяла обратно свой дар, лишив гражданства евреев и метиков, но не затронув при этом греков. Все премудрости, которым учил ее Цезарь, словно бы обрели обратную силу. Вместо того чтобы раздавать бесплатное зерно беднякам, она резко ухудшила положение трети городского населения. Из благих, правда, намерений, ради того, чтобы спасти жизни тех, кто по происхождению (и по ее представлению) имел больше прав выжить. Против указа не возразил ни один царедворец. Автократия имеет собственный взгляд на хорошее и плохое, предпочитая окружать себя только беспрекословно соглашающимися с ней людьми. Иное мнение мог бы высказать лишь равный Цезарю человек. Но таких в Александрии не было.
340 
