104 
Фредди вышел из комнаты. Лора хлопотала вокруг, изображая из меня своего любимца и ласково называя «Хило», чего прежде никогда не делала, — даже на работе, и то, слава Богу, меня редко так называли. Леди Китти отошла в сторонку и села в кресло справа от меня, дальше от камина. На ней было зеленое шелковое вечернее платье, почти сплошь расшитое белым. Длинный нос и большие, крупные, чуть вытянутые сейчас трубочкой губы придавали ее лицу животную настороженность; в ней была несколько раздражающая яркость, присущая лисе. Ганнер же, прислонившись к книжным полкам, в упор смотрел на меня — не в лицо мне, а просто на меня, и глаза его под нахмуренными бровями казались двумя синими пятнами. Наконец Лора перестала перебирать мои волосы и со словами «Пойду схожу за полотенцем» вышла из комнаты.
Внезапно оставшись одни, мы все трое судорожно глотнули. Стремясь немного разрядить напряжение, я переменил позу, встал на колени, затем сел по-турецки, зажав в руках концы брюк. Мне до смерти хотелось издать какой-то звук, хотя бы тихий стон, поскольку никакие слова не шли на ум. И еще мне хотелось повернуться и посмотреть на леди Китти, чей взгляд жег мне правую щеку, но я удержался и продолжал сидеть лицом к Ганнеру.
Ганнер же смотрел на меня, не отрываясь, каким-то невидящим, застывшим от ужаса взглядом. В руке он держал теперь уже почти пустую рюмку с шерри. Потом, продолжая смотреть на меня, вдруг наклонил рюмку так, что остатки вина пролились на ковер, и, поднеся к ней вторую руку, сломал ножку пополам.
Я вскочил. Леди Китти — тоже. Зеленое платье певуче взметнулось, и она встала между нами. Свою рюмку она поставила на книжную полку возле Ганнера. Затем осторожно взяла из его рук разбитую рюмку и отошла, необычайно грациозным, заученным жестом опустив вдоль юбки руки с двумя половинками рюмки. Когда Фредди снова вошел в комнату, леди Китти подбирала с ковра осколки.
— Извините, пожалуйста, я разбила рюмку.
Фредди сказал, чтобы она не беспокоилась, и стал надевать на меня свой просторный пиджак. С криком «А table!» появилась Лора, защебетала по поводу моего нелепого вида, собралась было сушить мне волосы полотенцем, но я вовремя успел выхватить его из ее рук. Повинуясь зову Лоры, леди Китти прошла мимо меня в холл, даже не взглянув в мою сторону. Лора последовала за ней. Фредди сказал Ганнеру:
— Вы знаете, сегодня день Хилари — он всегда бывает у нас по четвергам. А когда вы встречались, он тоже посещал вас в определенные дни?
Гаппер ответил:
— О да, — явно понятия не имея, о чем его спрашивали. Когда он поворачивался к выходу, взгляды наши, словно притянутые магнитом, на секунду встретились. Лицо Ганнера конвульсивно дернулось, и он резко отвернул голову. Я вышел из комнаты последним.
Я как раз входил в холл, где все еще стояли и беседовали, когда крышка почтового ящика на парадной двери приподнялась, пропуская письмо, а секундой позже оно плюхнулось на коврик. Лора подошла и подняла его.
— Смотрите-ка, Хилари, это вам. О Господи, от нее! — Она вложила конверт мне в руки, и я увидел свое имя, написанное почерком Томми. — Не обращайте на нас внимания, мой дорогой, читайте сейчас же.
Столовая у Импайеттов помещалась в подвале, рядом с кухней. Фредди уже повел Ганнера вниз. За ними двинулась Лора, жестом приглашая леди Китти следовать за ней. Я вскрыл письмо Томми.
«О мой родной, я просто не могу этого вынести, я погибаю от горя. Пожалуйста, пожалуйста, встреться со мной. Я буду ждать тебя сегодня вечером у тебя на квартире. Г.»
— Я только возьму сумочку. Я оставила ее в гостиной. — Голос леди Китти.
Я поднял голову и увидел прямо перед собой блестящие темные, синевато-серые глаза. «Фр-фр» прошелестели юбки — она вошла в гостиную, схватила сумочку и появилась снова. Проходя мимо меня во второй раз, она прошептала:
— Бисквитик придет в субботу утром.
Я спустился следом за ней по лестнице — туда, где нас ждал ужин. (Суп-шоре из салата, бефстроганов и crêpes Suzette.[55])
ПЯТНИЦА
Дорогая леди Китти.
Надеюсь, Вы сочтете, что я правильно поступил. Ганнер, очевидно, рассказал Вам, что я заговорил с ним в среду. Я намеревался выждать подольше, но мы столкнулись на лестнице, и я вдруг почувствовал, что не смогу пройти мимо, не сказав ни слова. Я зашел к нему в кабинет, но мы не могли поговорить, потому что кто-то тут же вошел следом. Чтобы быть совсем уж точным, я всего лишь назвал его по имени — один раз на лестнице и один раз у него в кабинете. Он же ничего не сказал. Мне бы очень хотелось узнать — хотя я понимаю, что не имею права спрашивать, — какие чувства возникли у него при этой встрече. У меня в тот момент было такое чувство, что это — ко благу, словно мы вступали в своего рода дипломатические переговоры. А сейчас эта идея кажется мне абсурдной. И не из-за того инцидента с рюмкой шерри, когда Вы вмешались. Вся беседа за столом, это наше ужасное противостояние, мое соприкосновение с умом Ганнера — все это показало мне, что мир между нами немыслим. Человек не может вдруг взять и перестать кого-то ненавидеть: люди не склонны прощать — это невозможно. Не могу сказать вам, насколько ясно все это стало мне во время ужина, который — хотя я уверен, что мистер и миссис Импайетт ничего не заметили, — был для меня ужасающим испытанием. Я уверен, что Вы меня понимаете. Я почувствовал тогда, да и сейчас чувствую, до чего все это безнадежно, и подумываю, не будет ли самым для меня правильным просто взять и исчезнуть. И уж я безусловно позабочусь о том, чтобы больше не досаждать Вам своим присутствием и не попадать в одну компанию. Надеюсь, Вы понимаете: я не знал, что вы тоже будете у Импайеттов. Кстати, разрешите Вас заверить, что хоть я и сказал выше о моем намерении исчезнуть, я не собираюсь немедленно осуществлять этот шаг. Настанет срок, и я исчезну — это я прекрасно сознаю, — и тогда Вы уже больше не услышите обо мне. А пока я понимаю, что обязан держаться и стараться делать что могу. Если я хоть в какой-то мере могу помочь Ганнеру, могу сиять с него напряжение или облегчить боль, тогда я обязан не оставлять своих попыток и не оставлю. И разрешите Вам сказать, что я готов сделать и сделаю все, что Вы попросите.
104 
