86 
Так или иначе, через полчаса все более и более разнузданных воплей и удушливого телесного жара, к которым Гай прибавлял свой жар и свои вопли («Кит!», «Дартс!» или «Кит! Дартс!»), всем, казалось, стало ясно, что матч окончен и что Кит одержал в нем победу. В порыве благодушия Кит обернулся к своему сопернику, а тот неожиданно двинулся к нему с дротиком, занесенным наподобие ножа.
— Долбанул сам себя. По ладони. Своим же дротиком.
— Страсти разгорелись — просто кошмар, — сказал Норвис.
— Ясен пень, — сказал Кит. — Глаз даю — он рвал и метал из-за своего позорного пролета во втором сете.
— Еще бы, — сказал Дин. — Еще бы…
Гай же, как единодушно признавалось и провозглашалось, проявил себя настоящим героем на автостоянке. Он обратил мысли вспять: высвеченная множеством фар поверхность изборожденной бесчисленными колеями и рытвинами земли под привычной чернотой ночного лондонского неба; чернота людской цепочки перед двумя фургонами и «ягуаром» Ходока; пятна фонариков, белизна глаз и зубов; позвякивание цепей; запах то ли бензина, то ли керосина. Вот тогда-то даже и Кит приумолк, подавшись назад, где его, своего чемпиона (или самого породистого пса) со всех сторон охватила часть компании.
— Мне, блин, надо было пойти самому, — сказал Кит.
— Да ну, на фиг…
— Не хотел же ты, чтоб они взяли реванш!
— Точно, Дин, в самую трещину, — согласился Кит. — Силенки, да, мне надо было беречь. Я ведь уже обдумывал полуфинал…
Но вот Гай — он направился прямо туда. Он пошел вперед, не горбясь и не сутулясь, с жирафьей прямолинейной грацией походки, без малейшего колебания, и голос его прозвенел с такой отчетливостью, на какую невозможно ответить, когда он просто сказал: «Простите», — а потом, когда черный парнишка бросился на него, он так же невозмутимо произнес: «Полегче», — шагая все дальше и рассекая их цепь; ну а потом, когда они пропустили его, никаких препятствий не осталось и для всех остальных… Гай вкушал одновременно из двух сосудов — из пивной кружки и из чаши славословий — и недоумевал. Отец его был храбр. В войну он вознесся до бригадного генерала, но имя себе сделал, еще будучи безусым лейтенантом, в боях с инсургентами на Крите: с тех холмов он спустился, весь покрытый кровью и медалями. Что до прошлого вечера, Гай тогда не ощущал никакой опасности для себя лично. Он чувствовал, что на уме у черной шайки-лейки совсем иное, нечто непостижимое. Да и в любом случае автостоянка и все действующие там лица занимали, казалось, не более одной десятой его реальности. В любое мгновение он сумел бы высвободиться — могучими скачками, каким никто не смог бы препятствовать. Высвободиться — неукротимыми скачками, квантовыми, непредсказуемыми переходами любви.
— Нет, — говорил Кит, пронзая его слезящимися глазами. — Нет. Поверь, ты — э-э — содеял подлинное благо.
Если я храбр, думал Гай, или храбр в данное время, то что же такое я испытывал сегодня на улице (будто сам воздух сбивает тебя с ног — о, эта «Герника» разверстых босяцких башмаков!), да и сейчас испытываю? Это, стало быть, не страх. Стыд и жалость. Но не страх.
Немного погодя они, по предложению Кита, отправились в «Голгофу» — выпить там «порно». В меру, по чуть-чуть. У стойки выпивохи выстроились в три ряда, и, пока они ждали своей очереди, Кит, распрямляя свернутую десятку, вполоборота взглянул на Гая и сказал:
— Ты, это, в тот раз с Ники… видишься?
Гай поразмыслил. У него частенько возникали трудности из-за грамматических времен, используемых Китом.
— Да, я виделся с нею — в тот раз…
— В чем-то ей пособляешь… кого-то разыскать…
— В точности так.
— В точности так…
Сказать, что между ними воцарилось молчание, было бы неверным, ибо молчания в «Голгофе» не бывает. Но к тому времени, как они достигли стойки (где должны были простоять так же долго, как и любой другой, из одного лишь примитивного нежелания уступать с трудом захваченную территорию), меж ними вклинилось, скажем так, зияние, которое делалось все шире и шире и пихалось в обе стороны локтями. Гай сквозь это зияние сказал:
— Я был… Прости, перебил?
— Нет-нет. Что ты говоришь?
— Нет, ты продолжай.
— Да что там, я просто говорил — не могу я заниматься всеми этими пташками сразу. Так ведь на дротики никаких сил не останется. — Кит кашлянул, и в его голосе послышались слезы. — Я свое тело почитаю. Мне надо держать его в форме. Сейчас. Пока эти состязания. Это нелегко, когда вокруг столько невостребованной кошатины, да уж приходится держать себя в руках. Приходится…
86 
