123 
И вот ее шея, впадинка у горла, плечо — кожа такая нежная, гладкая, прохладная… Не в силах остановиться, вне себя от страха, как бы она не заставила его остановиться, Люк одной рукой начал расстегивать длинный ряд пуговиц сзади у нее на платье, стянул рукава с ее послушных рук, спустил с плеч свободную шелковую сорочку. Зарылся лицом в ямку между ее шеей и плечом, провел кончиками пальцев по обнаженной спине, почувствовал, как прошла по ней пугливая дрожь, как напряглись кончики грудей. Он скользнул щекой, приоткрытыми губами ниже по нежному прохладному телу в слепой, неодолимой тяге, и, наконец, губы нашли, сомкнулись вокруг тугого сборчатого комочка плоти. Коснулся его кончиком языка, ошеломленно помедлил, с мучительной радостью вдавил ладони в спину Мэгги и между поцелуями опять и опять, как младенец, приникал губами к ее груди… извечная тяга, его излюбленное, самое верное наслаждение. Ах, до чего хорошо, хорошо, хорошо-о-о! Он не вскрикнул, только содрогнулся в нестерпимой истоме и судорожно глотнул.
Потом, как насытившийся младенец, разжал губы, бесконечно ласково, благодарно поцеловал грудь и лежал не шевелясь, только дышал тяжело. Почувствовал, что Мэгги касается губами его волос, рукой — кожи под распахнутым воротом, и вдруг разом опомнился, открыл глаза. Порывисто поднялся, натянул ей на плечи бретельки сорочки, ловко застегнул все пуговки на платье.
— Давай лучше поженимся, Мэгенн. — Он смотрел ласково, глаза его смеялись. — Уж верно твои братья нас не похвалят, если узнают, чем мы с тобой тут занимались.
— Да, наверно, так будет лучше, — согласилась Мэгги, опустив глаза, и залилась румянцем.
— Завтра же утром и скажем им.
— Почему бы нет? Чем скорей, тем лучше.
— В ту субботу я свезу тебя в Джилли. Потолкуем с преподобным Томасом — ты ж, верно, захочешь венчаться в церкви, — договоримся насчет оглашения, и я тебе куплю обручальное кольцо.
— Спасибо, Люк.
Ну, вот и все. Она связала себя, отступать некуда. Недели через три, через месяц, сколько там времени требуется для оглашения, она выйдет за Люка О'Нила. Она станет… миссис О'Нил! Как странно! Почему она согласилась? Потому что он тогда сказал — я должна выйти замуж, он говорил — так надо. Но почему? Чтобы избавить от опасности его? Кого он хотел оберечь — себя или меня? Ральф де Брикассар, иногда мне кажется, я тебя ненавижу…
То, что произошло в машине, поразило ее и встревожило. Ничего похожего на тот, первый случай. Сколько прекрасных и пугающих ощущений. Его жаркие ладони! И губы, льнущие к груди, от чего кругами ширится волнение во всем теле! И ведь он сделал это в ту самую минуту, когда в голове у нее прояснилось и она, которая перед тем словно бы обо всем позабыла, вдруг очнулась: он раздевает ее, надо кричать, дать ему пощечину, бежать… Больше не убаюкивали, не оглушали шампанское, и тепло, и открытие, как это сладко, если тебя целуют по-настоящему, и тут-то он с жадностью присосался к ее груди — и она оцепенела, умолкли здравый смысл, и угрызения совести, и мысль о бегстве. Плечи ее отстранились от его груди, его руки изо всей силы надавили ей на поясницу, так что бедра и самый безымянный уголок ее тела прижались к его телу, к чему-то твердому, как камень, и теперь, потрясенная до глубины души, она только и хотела бы остаться так навсегда, и с ощущением странной пустоты ждала и жаждала… чего? Она и сама не знала. В тот миг, когда Люк отодвинул ее от себя, ей вовсе не хотелось отодвигаться, она готова была снова неистово к нему прильнуть. Но этот миг окончательно скрепил ее решение выйти замуж за Люка О'Нила. Не говоря уже ни о чем другом, она не сомневалась: от того, что он с ней сделал, и начинаются дети.
Новость никого особенно не удивила, и никому в мысль не пришло возражать. Только одно изумило близких — Мэгги наотрез отказалась написать епископу Ральфу и чуть ли не истерически запротестовала, когда Боб предложил пригласить епископа Ральфа в Дрохеду, чтобы он торжественно обвенчал ее с Люком в Большом доме. Нет, нет, нет! — кричала родным Мэгги, та самая Мэгги, которая никогда не возвышала голоса. Она словно бы разобиделась, как это он ни разу их не навестил, — и вот твердит, что ее свадьба — ее личное дело, и если епископ Ральф из приличия не приехал хоть раз в Дрохеду просто так, не станет она навязывать ему долг, от которого ему невозможно будет уклониться.
Итак, Фиа обещала в письмах епископу ни словом о свадьбе не упоминать; ей, видно, все это безразлично, и столь же мало, по-видимому, занимало ее, что за мужа выбрала себе Мэгги. Вести отчетность по такому огромному имению, как Дрохеда, — работа нешуточная. Записи, которые делала в своих книгах Фиа, дали бы историку исчерпывающую картину жизни овцеводческой фермы, потому что они состояли не из одних цифр и счетов. Неукоснительно отмечалось каждое передвижение каждой отары, смена времен года, погода в каждый день, даже все, что миссис Смит готовила на обед. Запись в этом своеобразном вахтенном журнале за воскресенье 22 июля 1934 года гласила: «Ясно, безоблачно, температура на рассвете 34°. Мессу не служили. Боб дома, Джек с двумя овчарами на Марримбейском выгоне, Хьюги с одним овчаром на Западной плотине. Пит Пивная Бочка перегоняет трехлеток с Баджинского выгона на Уиннемурский. В 3 часа дня температура 85°. Барометр держится на 30, 6 дюйма. Ветер восточный. На обед солонина, отварной картофель, морковь и капуста, на третье пудинг с коринкой. Мэгенн Клири в субботу 25 августа обвенчается в храме Креста Господня в Джилли с мистером Люком О'Нилом, овчаром. Записано в 9 часов вечера, температура 45°, луна в последней четверти».
123 
