Он скользнул между шлемом античного воина и устрашающей маской Пифии, сел на пол, собрался в комок, чтоб занимать поменьше места, — теперь он видел лицо сестры и притом ни у кого не путался под ногами. В Каллоуденском театре только у двух «звезд» были отдельные уборные, а Джастина пока еще не стала звездой. Она одевалась в общей артистической комнате, где непрестанно сновали взад и вперед ее товарки.
— Черт подери этого кардинала де Брикассара! — сказала она со злостью. — Я его с первого взгляда возненавидела.
Дэн засмеялся.
— Ничего подобного, это ты выдумываешь.
— Нет, возненавидела!
— Ничего подобного. Тетя Энн мне раз на Рождество рассказала, а ты не знаешь.
— Чего я не знаю? — опасливо спросила Джастина.
— Когда ты была маленькая, он поил тебя из бутылочки и укачал, и ты уснула у него на руках. Тетя Энн говорит, маленькая ты была ужасная капризуля и терпеть не могла, когда тебя брали на руки, а когда он тебя взял, тебе очень даже понравилось.
— Враки!
— Нет, не враки. — Дэн улыбался. — А теперь, собственно, с чего ты его уж так ненавидишь?
— Ненавижу, и все. Тощий старый священник, меня от него тошнит.
— А мне он нравится. И всегда нравился. Отец Уотти называет его — истинный пастырь. И я тоже так думаю.
— Ну и так его раз этак…
— Джастина!!!
— Ага, наконец-то ты оскорблен в своих лучших чувствах! Пари держу, ты думал, я и слов таких не знаю. Глаза Дэна заискрились смехом.
— А ты знаешь, что это значит? Ну-ка, Джасси, давай объясни мне!
Когда Дэн начинал ее поддразнивать, Джастина устоять не могла, ее глаза тоже весело заблестели.
— Ну, может, ты собираешься стать святым, балда несчастная, но если ты до сих пор не знаешь, что это такое, лучше уж и не узнавай.
Дэн стал серьезен.
— Не беспокойся, не стану.
Около него возникла пара стройных женских ножек, круто повернулась. Дэн поднял глаза, багрово покраснел, отвел глаза, сказал небрежно:
— А, Марта, привет.
— Привет.
Девушка была на диво хороша собой, талантом не отличалась, но одним своим появлением на сцене украшала любой спектакль; притом она была будто создана для Дэна, и Джастина не раз слышала, как он ею восхищался. Высокая, то, что кинокритики называют секс-бомба — очень черные волосы, черные глаза, белоснежная кожа, высокая грудь.
Марта уселась на край стола Джастины, вызывающе закинула ногу на ногу перед самым носом Дэна и устремила на него откровенно одобрительный взгляд, что его явно смущало. Господи, до чего хорош мальчик! Непостижимо, откуда у дурнушки Джас взялся такой красавчик брат? Ему, пожалуй, не больше восемнадцати, и это, пожалуй, будет совращение младенца, — ну и наплевать!
— Может, зайдете ко мне, выпьете кофе и еще чего-нибудь? — предложила Марта, глядя сверху вниз на Дэна. — Я вам обоим говорю, — нехотя прибавила она.
Джастина решительно покачала головой, в глазах ее вспыхнула некая невысказанная мысль.
— Нет, спасибо, мне некогда. Придется тебе удовольствоваться одним Дэном.
Но и Дэн покачал головой так же решительно, однако не без сожаления, видно, соблазн и правда был велик.
— Спасибо, Марта, но мне некогда. — Он глянул на часы, как на якорь спасения. — Ох, мне надо бежать. Ты скоро, Джас?
— Минут через десять буду готова.
— Я подожду на улице, ладно?
— Трусишка! — усмехнулась Джастина.
Марта проводила его задумчивым взглядом черных глаз.
— Просто великолепен. Только почему он на меня не смотрит?
Джастина криво усмехнулась, наконец-то она сняла грим. Опять вылезли на свет веснушки. Может быть, хоть Лондон поможет от них избавиться, там нет солнца.
— Смотрит, не беспокойся. И он бы не прочь. Да только не станет. Это ж Дэн.
— А почему? Что с ним, собственно, такое? Только не говори мне, что он гомик! Черт, почему, сколько я ни встречаю великолепных мужчин, все оказываются гомики? Но про Дэна я никогда не думала, по-моему, совсем не похоже.
— Придержи язык, дуреха несчастная! Никакой он не гомик. Попробовал бы он поглядеть на душку Уильяма, на нашего героя-любовничка, я им живо обоим головы оторву.
— Ну хорошо, если он не такой и если не прочь, за чем дело стало? Может, он меня не понял? Или, может, он думает, я для него стара?
— Деточка, не волнуйся, для обыкновенного мужчины ты и в сто лет не будешь стара. Нет, этот дурак на всю жизнь отказался от секса. Он намерен стать священником.