Прочитал почти все книги про пиранью, Мазура, рассказы отличные и хотелось бы ещё, я знаю их там... 
очень нудно 
156 
И ярко-синие глаза приоткрылись!
«Рамзес Великий, поднимайся! Царице Египта нужен твой совет!»
Он посмотрел на нее и прошептал: «Как ты красива».
… Она смотрела на площадь перед отелем. Видела, как просыпается Каир. Автомобили с шумом проезжали по чистым асфальтированным улицам. На аккуратно подстриженных деревьях распевали птицы. По гладкой речной воде плыли лодки.
Она вспомнила слова Эллиота Рутерфорда: «Прошло много столетий… новые времена… Египет много раз завоевывали… столько чудес, ты даже не представляешь…»
Перед ней стоял Рамзес в одежде бедуина. Он плакал, умоляя выслушать его.
В темном помещении с пыльными стеклами, со статуями и гробами она встала, изнемогая от боли, протягивая к нему руки, называя его по имени.
Когда они ранили его, по рубашке текла кровь. И все-таки он рвался к ней. Второй выстрел попал ему в руку. Та же самая боль, которую причинил ей злодей по имени Генри. Та же кровь и боль, и в блеклом утреннем свете она увидела, как они тащат его прочь.
Теперь я не смогу умереть. Это правда?
Рамзес стоял в дверях ее спальни. Она плакала, юная царица в трауре.
«Надолго?»
«Не знаю. Я понимаю, что сейчас ты не можешь отказаться от всего этого. Ты не в состоянии осмыслить то, что я тебе предлагаю. Позволь мне уйти. Пользуйся знаниями, полученными от меня. Я вернусь, будь уверена. Я вернусь, когда понадоблюсь тебе, и тогда, возможно, у тебя уже будут любовники, ты узнаешь, что такое война, что такое горе, и обрадуешься моему появлению».
«Но я люблю тебя».
Спальня в отеле Шеферда была залита ярким слепящим светом; мебель растворилась в мерцающем тумане. Мягкие занавески окутали ее, ласково касаясь лица. Совсем ослабев, она перегнулась через подоконник. Как кружится голова!
– Рамзес, я все помню!
Взгляд той женщины в магазине одежды! Кричащая служанка. И юноша, несчастный молодой человек, который посмотрел вниз и увидел ее кости!
О боги, что вы сотворили со мной?!
Она отвернулась от окна, от света, но он был везде – он ослеплял ее. Зеркало пылало огнем. Она упала на колени, вцепившись пальцами в зеленый ковер. Легла, дрожа, задыхаясь, стараясь избавиться от пламени, которое бушевало в ее мозгу, проникало в самое сердце. Все ее тело содрогалось от боли. Она парила в пространстве. И наконец затихла. Жаркий свет опалил ее кожу, озарив оранжевым огнем закрытые веки.
Эллиот сидел в одиночестве на веранде. Пустая бутылка поблескивала в лучах утреннего солнца. Он откинулся на мягкую спинку кресла и задремал. Голод, возлияния, долгая бессонная ночь обострили все его чувства, он слегка спятил. Ему казалось, что солнечный свет сам по себе является небесным чудом; вот ему пригрезилась длинная серебристая машина – она здорово грохотала, что за шутки? Какой забавный седоволосый человек слезает с высокого сиденья машины! Странно, но он направляется прямо к нему.
– Я всю ночь провел с Уинтропом.
– Прими мою благодарность.
– Старина, нам назначили прием на десять тридцать. Там все должно проясниться. Ты устроишь это?
– Да. Я все организую. Ты можешь на меня рассчитывать. Рамсей придет туда, если… ты гарантируешь ему неприкосновенность.
– Полную и окончательную, как только он подпишет заявление на Стратфорда. Ты, наверное, в курсе, что Генри снова отличился прошлой ночью – ограбил магазин. Там была полная касса наличных. Он выгреб все. И женщина…
– Ублюдок! – прошептал Эллиот.
– Старина, тебе надо выбираться из этого кресла, принять ванну, побриться и быть там…
– Джеральд, даю слово. Буду. В десять тридцать, во дворце губернатора.
Благословенная тишина. Уродливая машина уехала. Снова подошел мальчик.
– Завтрак, милорд?
– Принеси чего-нибудь, только немного. И апельсинового сока. И позвони еще раз в номер моего сына. Спроси портье. Сын наверняка оставил мне записку.
Ее молодой лорд проснулся очень поздно.
Рим пал. Прошло две тысячи лет.
Она часами сидела у окна, одетая в «миленькое голубое платьице», и наблюдала за городской жизнью. Теперь все разрозненные куски виденного ею сложились в единую картину. И все-таки так много еще предстоит узнать, так много увидеть.
Она позавтракала, и слуги давно унесли посуду; ей не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, с какой дикой жадностью она поглощает еду в неимоверных количествах.
Лорда Саммерфилда ждал весьма скромный завтрак. И когда он вышел из спальни, Клеопатра сказала, затаив дыхание:
156 
