Особенно,... 
167 
Ладно; он надел разные ботинки, порезался во время бритья, в подземке жетон не хотел влезать в турникет, а поезд ушел из-под самого носа. Он приехал в центр чуть южнее трех; в Асоциации Антроисследований царила неразбериха. Злой как черт Бергомаск поджидал его у дверей. "Ну знаешь!" заорал босс. Оказалось, проводится ночной эксперимент. Около 1.15 одна из больших пирамид аппаратуры спятила, половина электронной начинки расплавилась, заверещали звонки аварийной сигнализации, сработали пара баллонов c CO2 и система водяного пожаротушения, а дежурный техник все это время мирно спал.
— Техникам, — пыхтел Бергомаск — не платят за подъемы по ночам. Для этого мы держим ночных сторожей. — ЧИФИР сидел у противоположной стены и тихонько гудел.
Вскоре до Профейна дошло, и он пожал плечами. "Глупо, но я всегда об этом говорил. Дурная привычка. Ладно. Все равно. Извини." Не получив ответа, он повернулся и зашаркал прочь. Выходное пособие пришлют по почте, — решил он. — Если, конечно, не захотят, чтобы я оплатил убытки.
Счастливого путешествия, — бросил ему вслед ЧИФИР.
— Как тебя понимать?
Посмотрим.
— Пока, старина.
Будь спокоен, но не равнодушен. Вот девиз твоей стороны утра, Профейн. Ладно, я и так сказал слишком много.
— Могу поспорить, под этой циничной бутиратовой шкурой скрывается жлоб. Сентиментальный жлоб.
Ничего там нет. Кого дурачим?
Последний разговор с ЧИФИРом. Вернувшись на Сто двенадцатую улицу, он разбудил Рэйчел.
— Снова топтать тротуары, молодой человек? — Она пыталась ободрить его. Профейн позволил ей себя так вести, а на себя злился за то, что, раскиснув, забыл о родовых правах шлемилей. Отыграться он мог только на ней же.
— Тебе-то что, — сказал он, — ты всегда была платежеспособной.
— Я достаточно платежеспособна, чтобы содержать нас обоих, пока мы с "Пространством и временем" не подыщем тебе что-нибудь подходящее. По-настоящему подходящее.
Фина пыталась толкнуть его на ту же дорожку. Ее ли он встретил тогда в Айдлуайлде? Или очередного ЧИФИРа, очередную нечистую совесть, донимавшую его под ритм baion?
— Может, я не хочу искать работу. Может, я хочу быть бродягой. Помнишь? Я ведь люблю бродяг.
Она подвинулась, освобождая место, делая неизбежные выводы. — Не хочу больше говорить ни о какой любви, — сказала она, обращаясь к стене. — Это не доведет до добра. Всегда приходится немного обманывать друг друга, Профейн. Почему бы нам не лечь спать?
Нет, он этого так не оставит. — Я только хочу предупредить. Я никого не люблю, даже тебя. Когда и если я буду говорить, что люблю, это всякий раз будет ложью. Даже то, что я говорю сейчас — наполовину спектакль, чтобы выжать сочувствие.
Она притворно захрапела.
— Хорошо, ты знаешь, что я — шлемиль. Вот ты говоришь: «Взаимность». Рэйчел А., неужели ты так глупа? Шлемиль может лишь брать. У голубей в парке, у подцепленной на улице девчонки — плохой ли, хорошей ли, — шлемиль лишь берет, ничего не давая взамен.
— Давай отложим этот разговор, — смиренно предложила она. — Можно же подождать слез, кризиса отношений. Не сейчас, милый Профейн. Давай спать.
— Нет, детка, — он склонился над ней, — я не раскрываю перед тобой закоулки своей души. Я без страха могу говорить, то что сказал, поскольку это не секрет, это у всех на виду. Я тут не при чем, все шлемили такие.
Она повернулась к нему, раздвинув ноги: "Тихо, тихо, тихо…"
— Разве ты не видишь, — возбуждаясь, хотя сейчас он меньше всего хотел этого, — что если я, как и любой другой шлемиль, позволяю девушке вообразить, будто существует таинственное прошлое — это динамо, только и всего. — Профейн говорил, словно по подсказке ЧИФИРа. — Ничего там нет. Лишь ракушка скунжилле. Милая моя, — он фальшивил изо всех сил, — шлемили пользуются этим, зная, что большинству девушек нужна тайна, романтика. Поскольку девушка знает, что ее мужчина станет безумно скучен, если она дознается до всего, чего только можно. Ты, вот, сейчас думаешь: "Бедный мальчик, зачем он так себя унижает?" А я пользуюсь этой любовью, которую ты, глупышка, по-прежнему считаешь взаимной, чтобы засунуть тебе между ног — вот так — и взять — вот так, — нисколько не беспокоясь о твоих чувствах и заботясь о том, кончила ты или нет, лишь затем, чтобы считать себя способным заставить тебя кончить… — Профейн говорил, пока оба не кончили, после чего он лег на спину и предался традиционной печали.
167 
