Особенно,... 
86 
Департамент вел досье на Годольфина-старшего с восемьдесят четвертого года, когда чуть не погибла та экспедиция. Название Вейссу мелькнуло в досье лишь однажды — в секретном меморандуме Министерства, адресованном Государственному военному секретарю, — документе, содержавшем выдержки из показаний Годольфина. Но неделю назад итальянское посольство в Лондоне разослало копию телеграммы, о которой известил полицию флорентийский цензор. Посольство не приложило никаких объяснений, кроме нацарапанной от руки записки: "Это может представлять для вас интерес. Сотрудничество выгодно для обеих наших стран." Подписано итальянским послом. Увидев в Вейссу очередное дело своей жизни, шеф Стенсила поднял на ноги всех оперативников в Дювилле и во Флоренции, чтобы те не спускали с отца и сына глаз. Расследование началось с Географического общества. Поскольку оригинал оказался утерянным, младшие чины принялись расспрашивать всех оказавшихся в наличии сотрудников Департамента тех лет, восстанавливая по кусочкам свидетельства Годольфина о случившемся в экспедиции. Шефа озадачило отсутствие шифра в телеграмме, но это лишь укрепило убежденность Стенсила в том, что Департамент имеет дело с двумя ветеранами. Такое высокомерие, — думал он, — такая чертовская самоуверенность способны довести до белого каления и ненависти, но и вызывать восхищение. Послать к черту шифр — это жест настоящего спортсмена.
Дверь робко отворилась.
— Позвольте доложить, мистер Стенсил?
— Да, Моффит. Выполнил мою просьбу?
— Они — вместе. Зачем — это не мое дело, сами понимаете.
— Браво! Дай им побыть вместе с часок. А потом мы отпустим юного Гадрульфи. Скажи ему, что мы не смеем его больше задерживать, извинись за неудобства, то-се, a rivederci. Сам знаешь.
— А потом проследить за ним, да? Игра пошла, ха-ха!
— Да, он направится к Шайссфогелю. Мы посоветовали ему пойти на свидание, и, честен он или нет, все равно встретится со стариком. По крайней мере, если играет так, как мы думаем.
— А Гаучо?
— Дай ему еще час. Если вздумает бежать, не мешай.
— Рискованно, мистер Стенсил.
— Все, Моффит. Ступай на сцену!
— Та-ра-ра-бум-ди-дэй, — сказал Моффит и, пританцовывая канкан, вышел. Стенсил тяжело вздохнул, наклонился вперед и возобновил свою игру в дротики. Вскоре вторая ручка, проткнувшая портрет в двух дюймах от первой, преобразила министра в криворогого козла. Стенсил заскрежетал зубами.
— Смелее, парень, — пробормотал он. — К приходу девушки этот старый ублюдок должен превратиться в цветущего ежика.
Через две камеры вовсю играли в морра. Где-то за окном девушка пела о своем любимом, который погиб, защищая родину в далекой стране.
— Скорее всего, поет для туристов, — с горечью пожаловался Гаучо. — Во Флоренции никто не поет. И никогда не пел. Кроме все тех же моих венесуэльских друзей, о которых я тебе рассказывал. Но они поют марши — для укрепления боевого духа.
Эван встал у двери камеры, прислонив лоб к решетке.
— Может, у вас уже и нет никаких венесуэльских друзей, — сказал он. Может, их уже давно схватили и бросили в море.
Гаучо подошел и сочувственно потрепал Эвана за плечо.
— Ты еще молод, — сказал он. — Я знаю, что ты чувствуешь. Это — их метод работы. Они атакуют дух человека. Ты встретишься с отцом. Я встречусь с друзьями. Сегодня. Мы устроим самый чудесный festa в жизни этого города с тех времен, когда сожгли Савонаролу.
Эван безнадежно посмотрел вокруг — на тесную камеру, тяжелые решетки.
— Они сказали, что меня, возможно, скоро выпустят. Но вот что вы будете сегодня чем-то заниматься — весьма проблематично. Разве что лежать без сна.
Гаучо засмеялся:
— Я думаю, меня тоже отпустят, ведь я им ничего не сказал. Я привык к их методам. Они глупы, и их легко обвести вокруг пальца.
Эван яростно сжал руками решетку.
— Глупы! Не просто глупы. Ненормальны! Безграмотны! Какой-то растяпа-клерк по ошибке написал мою фамилию «Гадрульфи», и теперь они отказываются называть меня по-другому. Они говорят, что это — моя кличка. Но разве в моем досье написано не «Гадрульфи»? Разве это не написано черным по белому?
— Они очень любят новые идеи. Стоит им уцепиться за идею, имея хотя бы смутное представление о ее, собственно, ценности, то они уже ни за что не выпустят эту идею из рук.
— Если бы это было все. У кого-то в высших эшелонах появилась мысль, будто Вейссу — кодовое название Венесуэлы. Хотя, может, это и был тот самый чертов клерк, который так и не научился писать. Или его братец.
86 
