105 
— Ты бы лучше сам не выражался, — сказала Хелен. — Уолт вполне мог услышать это „хрюсло“ из твоих уст.
— Никогда! — воскликнул Гарп. — Я тоже не знаю, что это слово значит.
— Зато знаешь другие, ничуть не лучше.
— Ешь пасту, Уолт! — снова потребовал Гарп.
— Успокойся, пожалуйста, — тихо произнесла Хелен.
Гарп воспринимал нетронутое блюдо как личное оскорбление.
— Успокоиться! А если ребенок ничего не ест?
Ужин вершился в полном молчании. Хелен знала, муж придумывает очередную историю, которую расскажет Уолту после ужина. Волнуясь о детях, он сочинял им всякие истории, точно верил, что процесс творчества, рождавший хорошую сказку, надежно защитит их от всех опасностей. С детьми Гарп был добр, щедр и предан им, как бывают преданы только животные, словом, второго такого отца поискать; он понимал и Данкена и Уолта, как никто. И при всем том, думала Хелен, он не замечает, как его вечная тревога за детей передается им и в них развивается внутренняя скованность, мешающая взрослеть. Да, он обращался с детьми, как с большими, но так опекал, что у них не складывались взрослые черты характера. Он забывал, что Уолту пять лет, а Данкену уже десять, для него они оставались несмышлеными трехлетками.
Хелен тоже села слушать новую историю Гарпа, слушала она по обыкновению с вниманием и интересом. В обычной его манере история начиналась как настоящая детская сказка, а заканчивалась как рассказ, сочиненный Гарпом для самого Гарпа. Кое-кто думает, что писательским детям читают больше книг, чем всем другим. Гарп же предпочитал рассказывать сыновьям истории собственного сочинения.
— Жил-был пес, — начал он.
— Какой породы? — перебил Уолт.
— Немецкая овчарка, — уточнил Гарп.
— Как его звали?
— Никак. И жил он в одном немецком городе после войны.
— Какой войны? — спросил Уолт.
— Второй мировой.
— Ну да, конечно, — согласился Уолт.
— Пес участвовал в войне. Это был сторожевой пес, свирепый и умный.
— Значит, он был очень плохой, — заметил Уолт.
— Вовсе нет. Не плохой и не добрый. Хотя случались минуты, когда он был и тем и другим. Пес был просто послушный, что хозяин ему прикажет, то он и сделает. Словом, хорошо обученный пес.
— А откуда он знал, кто его хозяин?
— Понятия не имею, — признался Гарп. — После войны у него стал другой хозяин. А у хозяина было в городе кафе, люди приходили к нему выпить кофе, чай и другие напитки, почитать газеты. На ночь хозяин оставлял гореть одну лампочку, идешь мимо и видишь за окном вытертые столики, а на них перевернутые стулья. Пол чисто выметен, и ходит по комнате туда-сюда большая немецкая овчарка. Как лев в клетке зоопарка. Прохожий иногда подойдет к окну и стукнет, собака только глянет на него, но не зарычит. Просто смотрит. Стоишь, стоишь и становится страшно, вдруг пес выскочит в окно и бросится на тебя. Но этого никогда не случалось. Пес ни на кого не бросался, да ведь никто никогда и не пытался залезть в кафе. Одного вида этого пса было достаточно. Вот почему он ни на кого не бросался.
— У пса был очень страшный вид. Он был плохой.
— Представил себе эту картинку? Пойдем дальше. Каждую ночь собаку запирали в помещении, а днем держали на цепи в проулке рядом с кафе. Цепь была длинная и прикреплялась к передней оси старого армейского грузовика, который однажды загнали в этот проулок да так там и оставили. Навсегда. Колес у грузовика не было.
— Знаешь, — продолжал Гарп, — есть такие бетонные блоки. Так вот, оси грузовика стояли на бетонных блоках, чтобы машину нельзя было ни на дюйм сдвинуть с места. Овчарка могла заползать под грузовик и прятаться там от солнца и дождя. Цепь была ровно такой длины, чтобы овчарка могла подойти к краю тротуара и смотреть на пешеходов и машины, ехавшие по мостовой. Идешь, бывало, мимо и видишь, собачий нос торчит из проулка. Дальше на тротуар пса не пускала цепь. Протянешь руку, он обнюхает ее, но не тронет. В отличие от других собак, он не любил, чтобы его гладили. Если кто осмелится погладить его, он опустит голову, отойдет в свой проулок, да так глянет оттуда, что забудешь, как его гладить. И никогда не лизал ничьих рук.
— А он мог бы укусить тебя?
— Мог, не мог, трудно сказать. Одно знаю, он никогда никого не кусал.
— А ты там был, да? — опять спросил Уолт.
— Да, — ответил Гарп, прекрасно знавший, что рассказчик обязательно должен быть „там“.
105 
