— Девочка не может считать домом притон, где педофилы кишмя кишат! — слышит Леннокс собственные слова.
Каждый атом в Ленноксе пульсирует уверенностью: речь не о пьяном извращенце и нанюхавшейся мамаше-потаскушке, в очередной раз бросившей свое дитя. Нет, дело куда серьезнее. Леннокс не знает, во что вляпался, не может вычислить Дирингову роль.
— Не сомневаюсь, Рэй: ты все неправильно истолковал. Ты непоправимо далек от истины.
Придется напрячь мозги, попробовать вызнать у Тианны. И у Чета, кем бы он ни был.
— Я еще позвоню. Или на работу, или на мобильник. Тебе решать.
— Рэй, ты где? — Голос теперь значительно мягче.
Леннокс сыт по горло телефонными допросами.
— Быстро диктуй сотовый, или я трубку повешу.
После короткой паузы у Ланса Диринга напористости поубавилось.
- Ладно, Рэй, уговорил. Присматривай там хорошенько за нашей Тианной.
Диринг четко диктует телефон, Леннокс записывает в блокнот Труди. Первая победа слегка кружит голову.
— Рэй, главное, не подведи малышку и ее мамочку, — предупреждает Диринг.
Подозрительно быстро он капитулировал. Не иначе, бдительность усыпляет, а сам пару козырей в рукаве припас. Впрочем, Леннокс в данном вопросе на свою интуицию полагаться не может.
В следующую секунду Леннокса обжигает воспоминание о сальном Джонни, взгромоздившемся на Тианну. Я ж просто молоденькие киски люблю, Дирингово невозмутимое: «Мы все взрослые люди и развлекаемся, как считаем нужным. Вопросов друг другу не задаем».
— Запомни: перевезешь девочку через границу штата — окажешься в заднице... — заводит по-новой Ланс.
— Заткни свою поганую пасть, педофил вонючий, — шипит Леннокс. — Это ты в заднице окажешься, можешь и к бабке не ходить. — Леннокс грохает трубку на рычаг. Видит бегущую вприпрыжку Тианну. Пытается умерить дрожь.
— Выбор тут не фонтан. Сплошной отстой. Но я таки добыла сносный музон. — Девочка достает пластиковый пакетик из своего рюкзака-овечки.
— Ух ты. — Леннокс просматривает диски. Путь предстоит долгий. Переводит взгляд на Тианну. — Давай-ка купим тебе новую одежду. Прикроем тебя маленько.
— Давай.
Понедельник, утро; многие магазины закрыты, в том числе «Мейси» — если верить вывеске, на инвентаризацию.
— Зато «Сиарс» работает. — Леннокс указывает на большой универмаг.
— В «Сиарс» даже мамина бабушка и то бы не пошла, — кривится Тианна. И правда: между вешалок водят носом исключительно божьи одуванчики. «Будь моя мать американкой, она бы отсюда не вылезала», — думает Леннокс. Попытки подобрать для Тианны адекватную одежду вызывают ощущение, что из сутенера он превратился в суетливую тетушку — старую деву. «Тианна еще ребенок, нельзя ей выглядеть, будто по ней панель плачет».
Леннокс покупает Тианне соответствующую возрасту одежду, себе — новую бейсболку «Ред Сокс» взамен потерянной и новые солнечные очки. Из туалета Тианна выходит уже в джинсах и приличной футболке. «Другое дело», — думает Леннокс, упрашивая девочку умыться. В конце концов она снова исчезает в туалете.
— Вот и славно, — радуется Леннокс по ее возвращении — теперь Тианна выглядит на свои десять.
— Полный отстой, — заключает Тианна. Впрочем, недовольство напускное.
Они идут в кафе и делают заказ. Леннокс получает лучший шейк во Флориде, шоколадный. Тианна — клубничный флоат[16]. Леннокс наблюдает, как Тианна с восторгом — и с неприличными звуками — тянет через соломинку растаявшие остатки лакомства. Она всего лишь дитя. Почему он с ней возится?
Потому что я полицейский.
Я никудышный полицейский. Я своего потолка достиг.
Нет. Неправда.
Он сделал все, что мог, в конкретном случае. Он поймал выродков, он возглавил следствие. Очередное повышение превратит его в Тоула номер два, иными словами, привяжет к кабинету.
Темная сторона работы в полиции — его удел, его крест; впрочем, любую другую задачу он счел бы тратой времени. Просто нельзя было распускаться. Вон Даги Гиллман — вечером захлопнул за собой дверь — и забыл, и спит как сурок. У тебя так не получается. Зато Гиллмана и не повысят. На идиотски-однообразные вопросы любой комиссии он будет выплевывать односложные ответы и думать: «Вот лохи, настоящего дела не нюхали». А члены комиссии, конечно, уловят его презрение и ярость. Не смогут взглянуть в ледяные, ненавидящие глаза. Потому что Гиллман режет правду-матку, а правда-матка пока еще способна устыдить и осудить высокопоставленных лицемеров.