67 
– Малышка, когда все будет позади, мы поедем в Нью-Йорк и накупим тебе новых нарядов. А потом мы съездим к твоим родителям в Атланту.
Камилла с нетерпением ждала этого дня. Беременность – это хуже всего на свете... Она терпеть не могла полноту, ненавидела чувствовать себя больной и испытывала отвращение ко всему, что имело отношение к беременности. Больше всего доставалось Иеремии как первопричине всех ее бед. Поэтому в феврале, когда Терстон заявил, что собирается увезти ее в Напу, где ей предстоит провести срок, оставшийся до родов, она разозлилась еще больше.
– Но ведь сейчас не май! – протестующе воскликнула она со слезами на глазах. – И я хочу рожать в Сан-Франциско!
Иеремия медленно покачал головой. У него были совершенно другие планы. Ему хотелось, чтобы она жила в спокойной сельской обстановке, где ей не придется бежать с ленча на чай, с чая на бал, а потом жаловаться на усталость и недомогание и падать в обморок в толпе людей. Иеремия хотел увезти из города туда, где ее никто не будет беспокоить. Он убеждал Камиллу, что ее родители не стали бы с ним спорить, что сейчас ей необходимо отдыхать, дышать свежим воздухом и не переутомляться. Однако она была уверена, что муж поступает так назло ей, и не раз закатывала бурные истерики, хлопала дверью гостиной, кричала ему в лицо:
– Я тебя ненавижу!
С первых дней беременности Камилла сделалась раздражительной и сварливой, и Иеремия часто задумывался, что их отношения сложились бы по-другому, если бы он разрешил ей продолжать пользоваться кольцами. Но он слишком хотел ребенка и был уже не так молод, чтобы позволить себе ждать еще несколько лет. Терстон не сомневался в том, что поступил правильно, однако жена не испытывала к нему благодарности, когда он привез ее в Сент-Элену в сезон дождей. Холмы начинали зеленеть, на их округлых вершинах пробивалась первая редкая трава, но долгие дождливые вечера действовали на Камиллу угнетающе. Ей было не с кем поговорить, кроме Ханны, которую она по-прежнему терпеть не могла.
Стараясь хоть как-нибудь развлечь жену, Иеремия возвращался домой пораньше, рассказывал ей о делах на прииске, приносил забавные безделушки. Но Камилла все равно казалась несчастной и скучной. Даже слова врача из Напы, заявившего, что она совершенно здорова, ее не слишком обрадовали. Иеремия выбрал этого доктора, чтобы наблюдать за женой, поскольку о нем все очень хорошо отзывались. Камилла же твердила, что он обращается с ней грубо и от него постоянно пахнет вином. К восьмому месяцу беременности она то и дело плакала и заявляла, что хочет домой, в Атланту.
– Девочка, как только родится малыш... Обещаю. Остаток лета ты проведешь здесь, в сентябре мы поедем в Нью-Йорк, а потом в Атланту.
– В сентябре? – Она произнесла это слово так, как будто бросила в мужа булыжник. – Ты не говорил, что мне придется торчать здесь все лето! – Камилла снова зарыдала.
Она готова была убить Иеремию.
– Но мы же провели здесь прошлое лето, Камилла. В это время в Сан-Франциско просто ужасно, а ты будешь слишком усталой после родов.
– Не буду! Мне и так придется торчать здесь всю зиму. Ненавижу! – Она швырнула на пол вазу и вышла из комнаты.
Осколки разлетелись по всему полу. На помощь Иеремии пришла Ханна.
– Я бы не сказала, что беременность ее красит, – сухо констатировала она.
Камилла была невыносима со дня приезда, а к началу апреля стала вести себя еще хуже. Погода значительно улучшилась, веснa в этом году выдалась на редкость хорошей, однако она не обращала на это внимания, слоняясь по дому с мрачным и вечно недовольным видом. Даже подготовка детской, судя по всему, не доставляла ей никакой радости.
Она вышила несколько распашонок и купила ткань на занавески, но все остальное пришлось делать Ханне. Старуха вязала, шила и даже сплела из лыка чудесную колыбель для младенца. Иеремия каждый вечер с удовольствием заходил в эту комнату и перебирал маленькие носочки и рубашонки, с удивлением убеждаясь, что к рождению ребенка уже почти все готово. Однако по мере того, как приближался срок родов, его все чаще преследовали воспоминания о Мэри-Эллен. Он с безмолвным ужасом думал, что и этот ребенок тоже может родиться мертвым. А Камилла нарочно мучила его, делая все то, что он запрещал: она бродила по берегам высохшего ручья, качалась на старых качелях позади дома... За три недели до родов она до смерти перепугала Ханну. Вылетев как фурия, Камилла оседлала старого мула, которого Иеремия когда-то взял с прииска, и отправилась верхом на ближайший виноградник, заявив, что устала от скуки и что ей надоело ходить пешком. Ханна до того расстроилась, что рассказала о случившемся Иеремии, едва он вернулся домой. Бросившись наверх, чтобы хорошенько выбранить Камиллу, Терстон убедился, что опоздал. Она лежала на супружеской постели, и лицо ее заливала странная бледность. Наклонившись, чтобы поцеловать жену, Иеремия увидел, что Камилла морщится от боли и крепко сжимает зубы.
67 
