— Вам легче это сделать, отец, поскольку из нас двоих именно вы располагаете авторитетом. Не припомню, чтобы я когда-нибудь навязывал вам свою волю.
— Верно, вы подчинялись моей. Но однажды вы взбунтуетесь под предлогом, будто с годами я повредился в рассудке. И тогда вы будете испытывать ко мне только жалость, втайне мечтая, чтобы небо укоротило мою старость.
Александра сотряс беззвучный смех.
— Подобным же образом, — продолжил Себастьян, — полагая, что я — это вы, я не буду пытаться навязывать вам свою волю, когда сочту, будто вы совершаете ошибку. Я просто укажу вам на нее, как это делают с самим собой, или как я сделал бы это для друга.
Александр задумался.
— Вы хотите стать мной? — спросил он недоверчиво.
— И чтобы вы стали мной.
— А как мне это сделать? Я уже больше года живу с вами, но почти ничего о вас не знаю.
— Потому что вы были кем-то другим, — ответил Себастьян с нажимом. — Вы лишь в четырнадцать лет открыли для себя отца, которого никогда не видели. Я был для вас тайной.
— Вы и сейчас тайна.
— Вот видите.
Оба помолчали.
— Я восхищаюсь вами, — заговорил снова Александр. — Неужели теперь надо перестать? Если я — это вы, то мне придется подавить свое восхищение, а это наполнит меня тщеславием.
— Почему вы мной восхищаетесь?
— Ваша непринужденность, ваша таинственная способность разгадывать людей и ситуации, ваша отстраненность от них…
— Я приобрел это ценой страдания.
— Другие нет. И вы продолжаете меня удивлять.
— Отождествив себя со мной, вы тоже приобретете все это.
Молодой человек задумался над явно неожиданными для него словами.
— А вы восхищаетесь мной? — спросил он.
Вопрос был несколько провокационный.
— Да.
— Почему?
— Ваша мать прекрасно вас воспитала. Вы человек прямой, но способный на уловку. Волевой, но интуитивный. Ваша духовная утонченность проявляется в том, как вы держите себя. Все эти качества особенно заметны, когда я вижу вас в седле. Всадник сразу обнаруживает свою натуру: трус он или храбрец, простак или плут.
Похвала вызвала улыбку Александра.
— Воздайте за это честь и моей двоюродной бабушке, княгине, — сказал он. — Она была для меня второй матерью.
Юноша помолчал, потом добавил:
— Старая княгиня часто жалела, что вы уехали. Это она внушила мне желание узнать вас. Она говорила, что вы похожи на дикого коня.
— На дикого коня? — удивился Себастьян.
Александр кивнул головой.
— Она говорила, что вы, должно быть, много страдали, потому и остерегаетесь других людей.
Его взгляд стал настойчивым.
— Вы не хотите рассказать мне об этих страданиях, отец?
— Когда-нибудь. Сейчас скажу только, что их причинило рабство. Когда я был в вашем возрасте, со мной обращались как с домашним животным.
— И при этом наверняка считали, что любят вас?
Себастьян улыбнулся:
— Наверняка.
— Отсюда ваше недоверие к любви.
Себастьян кивнул: интуиция не подвела юношу.
— И вы считаете, что моя мать не сумела бы приручить дикого скакуна? — спросил Александр.
— Вот именно. Но она бы не поняла своей ошибки и однажды испытала бы разочарование.
— И так со всеми женщинами?
— Не могу поручиться за всех женщин, я их знал довольно мало. Но могу сказать, что чем они честнее, тем больше склонны смотреть на любовь как на обмен.
— Обмен?
— Да. Отдают тебе свое тело в обмен на всего тебя. Притворяются, будто считают мужчину своим господином, но на самом деле сами становятся его госпожами. Не случайно по-французски любовница и госпожа обозначаются одним словом — maitresse.
Александр встал.
— Видите ли, отец, прежде чем мы станем друг другом, позвольте мне сказать вам, что вы меня все-таки восхищаете. Я вот думаю, слышал ли когда-нибудь сын от своего отца столь удивительные речи. И столь же лестные.
— Уступаю вам свое рабочее место, — сказал Себастьян, также вставая. — Завтра отдадим наши письма управляющему. Мне осталось написать еще одно, Соломону.
Сказав это, Себастьян застыл от удивления. Кинжал, который он вытащил из ножен, чтобы отполировать и убрать следы влаги, лежал на одном из сундуков. И в блестящем клинке отражалась часть инкрустации на крышке — маленький перламутровый месяц.
Он вспомнил о другом кинжале, стиснутом рукой одного из мертвых убийц там, в Пушапуре, — в нем тоже отражалась луна, только настоящая.