Последние отзывы

  67  

Когда наконец все началось, я оказался на одной из передних скамей рядом с Дрю Престон, где, собственно, и хотел оказаться. Я напомнил себе, что все в порядке, что еще ничего не произошло, если не считать того, что меня допустили в святая святых ее горестей. И все. Она меня словно не замечала, чем вызывала во мне одновременно и признательность, и жестокие страдания. Я тупо листал молитвенник. Лицо ее под широкополой шляпой горело в мягком свете, падавшем от церковных витражей, такой ее вид делал мою роль мальчишки-защитника более естественной и благородной. Боже, как мне хотелось ее трахнуть! Я едва терпел это мучение. Боялся, что не доживу до конца службы. Мистер Шульц говорил, что это укороченная служба, и я подумал, какова же тогда служба длинная, так до меня дошло значение слова «вечность».

Я помню лишь несколько деталей из всей этой мучительно бесконечной службы. Во-первых, то, что мистер Шульц всю ее — именование, крещение, конфирмацию, принятие причастия — провел с развязанным шнурком. Во-вторых, когда стоявший за ним его крестный отец по указанию отца Монтеня положил ему на плечо руку, мистер Шульц чуть из шкуры своей не выпрыгнул. Может, все эти странные вещи я помню просто потому, что все остальное действо велось на латыни и мое внимание привлекали только реальные происшествия. Отец Монтень, видимо, был единственным человеком в мире, которому сошло с рук то, что он вылил на голову Немца Шульца кувшин воды, причем трижды. Он делал это, по моим впечатлениям, ревностно, с истинным литургическим энтузиазмом, а мистер Шульц каждый раз отплевывался с налитыми кровью глазами и пытался незаметно прилизать свои волосы.

Но последнее, что я помню об этом утре, — это чарующее присутствие рядом моей прекрасной и несравненной Дрю, и, чем разнузданнее я о ней думал, тем невиннее она становилась в моем воображении. Она, казалось, пила церковную музыку, обретая святость, становясь похожей на монашек, нарисованных в нише на стене. Каким-то образом мой мир перевернулся, словно брошенный Богом мячик, ее нежелание замечать меня лишь подтверждало в моей душе наш заговор. В тот момент, когда орган заревел во всю мощь, паства в экстазе взяла самую высокую ноту, а она поднесла свою руку в белой перчатке к губам и зевнула, я уже больше не мог скрывать от себя, что обожаю ее и умру, если только она этого пожелает.

Часть третья

Глава пятнадцатая

Время суда приближалось. Я перестал упражняться в стрельбе и стал выполнять поручения Дикси Дейвиса, который теперь жил вместе с нами на шестом этаже. Как-то утром я пришел в суд передать от него письмо какому-то судебному чиновнику, а потом через маленькие дверные окошки принялся рассматривать судебные комнаты. Там не было ни души. Никто мне ничего не запрещал, поэтому я вошел в зал № 1 и сел на лавку. По сравнению, скажем, с полицейским участком это было большое незахламленное помещение: обшитые деревом стены, большие открытые окна и круглые светильники, свисающие на цепях с потолка. Для всех участников процесса были предусмотрены свои места — для судьи, для жюри присяжных, прокурора, защиты и публики. В полнейшей тишине я слышал, как тикали за спиной стенные часы. Зал суда ждал, каким же будет мое впечатление. А впечатление мое было вот каким: ожидание таит в себе безграничное терпение. Я понял, что закон обладает пророческой практичностью.

Я представил себе, что жюри вынесло обвинительное заключение. Охранники выводят мистера Шульца, а все мы, остальные участники банды, стоим поодаль и ничего не предпринимаем. В моем воображении он испытывал в тот момент нечеловеческую ярость, в последний раз его лицо мелькнуло передо мной в зарешеченном окошке «черного ворона». Паршивое ощущение.

Здесь я должен сказать, что, куда бы ни шел мистер Шульц, он везде создавал предателей, он порождал их в любое время, он вызывал их к жизни самой своей натурой, и каждый из нас был на свой манер, вид и обычай, но лик был общий — предателя, и тогда он начинал уничтожать нас. И не то чтобы я не знал этого, не то чтобы не знал. Каждый вечер я поднимался на лифте, чтобы присоединиться к семейному ужину мистера Шульца и сидел там, замирая от любви или ужаса, трудно сказать, от чего именно.

За пару дней до суда появился человек по имени Джули Мартин, его знали все члены банды, кроме меня. Это был такой толстый тип, что у него щеки тряслись, когда он говорил; он был намного выше мистера Шульца или Дикси Дейвиса, но ходил с тростью и носил на одной ноге шлепанец. Малюсенькие глаза имели неопределенный цвет, щеки были небриты, вид неотесан и неприятен, темные волосы свисали на воротник, ногти на большущих руках были грязные, как у автослесаря.

  67