Особенно,... 
129 
Но страх или, если угодно, осторожность не в силах предотвратить процесса, знакомого каждому, кто погружен в поиски первопричин. Нити сплетаются, укладываются в полотно. Наугад берешь книгу, навскидку открываешь и натыкаешься на то, что искал. Проходишь по улице мимо двух беседующих — один из них диктует ответ на вопрос, который ты только что мысленно задал самому себе. Включаешь радио — вот оно, здесь, на этой волне и в это мгновение. Сны Сары бесперебойно поставляли информацию, она ощущала себя на грани… чего? «Познай самого себя», — весьма разумно рекомендовал древний оракул. Но нелегко решить, что к чему и с чего начать в данный момент.
Сара опустилась в парке на скамейку, глядя на пустующую скамью почти напротив, через аллею, ведущую к воротам. В парк вошла молодая мамаша, толкая коляску одной рукой. Маленькая девочка, идущая рядом, толкала эту же коляску обеими руками, держась за рукоять рядом с ладонью матери. Та направилась к скамье, на которую смотрела Сара, загнала коляску на траву, вытащила примерно десятимесячного младенца и уселась на скамью, держа ребенка на коленях. Девочка — лет около четырех — пристроилась рядом с матерью. Аккуратная такая малышка, одетая в чистенькое розовое платьице, розовые носочки, розовые туфельки, а темные волосы сдерживает розовая пластмассовая заколка-пряжка. Вся эта изобильная розовость не подходила к худенькому обеспокоенному личику, к не по возрасту «знающим» глазам, похожим на глаза взрослой опечаленной женщины.
О своей внешности мать тоже позаботилась. Белые обтягивающие брюки, декольтированная белая кофточка, демонстрирующая долгими трудами заработанный загар. Волосы выбронзовлены под цвет загара и взбиты в космы, полагающиеся по чрезмерно молодежной для ее возраста моде. Женщина принялась забавляться с младшим ребенком, словно с любимой куклой. Тот смеялся, пытался схватить мать за волосы, за нос, она уворачивалась… Потом с чего-то вдруг затянула какие-то колыбельные «Баю-бай», принялась укачивать детеныша, перешла на «Мишку косолапого…», используя этого Мишку в качестве сценария, и где косолапому положено было «в ямку — бух-х-х!», она роняла и тут же подхватывала ребенка к неистовому восторгу последнего. Забытая девочка пыталась подтягивать соответствующие «Баю-бай» или «Бух!», но громкоголосый дуэт мамаши и братика напрочь забивал ее слабый голосок.
Девочка подняла руку и тронула мать за локоть.
— Ну, чего тебе опять? Отстань! — рыкнула на нее любящая мать голосом, нимало не напоминавшим прерванное ею сюсюканье и агуканье, тут же, впрочем, возобновившееся по прежнему адресу. Любовь ее к младшему, казалось, приближалась к оргазму, женщина самозабвенно тискала и целовала младенца, изобретала ему все новые уменынительно-возвеличительные превосходные степени, нежно-ласкательнее определения и эпитеты; язык ее заплетался от самозабвенного восторга, толком можно было разобрать лишь имя мальчика — Нед. Любовный акт, избегающий, как известно, вмешательства третьих лиц, продолжался, а девочка оставалась столь же излишним его свидетелем, как и Сара или любой другой посетитель парка.
Малышка на всякий случай немного отодвинулась от мамочки, активно любящей ее братика, но когда женщина затянула очередную песенку о походе по рынку, где собиралась купить жирненькую свинку, снова попыталась поучаствовать в веселье, и слегка подтянула, за что заработала от матери новое замечание:
— Ой, замолчи, Клодина!
Девочка замерла, уставившись перед собой. Собственно говоря, она смотрела на скучную старуху, сидевшую напротив, на Сару. Не в состоянии дольше выдерживать свою исключенность, она, сжавшись от заранее ожидаемой оплеухи, с отчаянной храбростью заверещала:
— Мамуля, мамуля, мамуля!..
— Ну, чего еще? — огрызнулась мамуля.
— Соку хочу.
— Ты только что пила.
— Еще хочу. — Девочка улыбнулась, пытаясь растопить чугунную злость, исказившую лицо матери, вырванной из глубин — не то сорванной с высот — блаженства.
Мать протянула руку за спину, нашарила в коляске картонку сока и небрежно протянула девочке. Та приняла упаковку сока с осторожностью, отмечавшей каждое ее движение, каждый жест, даже самый мелкий. Начала отковыривать от упаковки пластмассовую соломинку. Мать наблюдала поверх головы сына, прикорнувшего у нее на груди, точнее — прижавшегося к впадинке под плечом, опустив к ней на грудь голову. На лице у матери все то же раздражение, похоже, смешанное с выжиданием подходящего момента для оплеухи.
129 
