– Не тебе оскорблять вождей наших! – крикнула в ответ Оксана, даже о ямочке на подбородке забыв. – Зверье вы, белые, убийцы да насильники. Встал против вас народ трудовой, и захлебнулись вы кровью, которую сами же пролили! Будет вам ад и на этом свете, и на том!
Договорила. Отвернулась. Повисла в воздухе тяжелая тишина. И вдруг холоднее стало, темнее даже.
– А я, знаете, недавно стихотворение услышал, – негромко заметил учитель, словно и не было ничего. – Его лет тридцать назад написали, но печатать не позволили. Запрещено-с! Дикость богоспасаемого отечества, причем очередная. Теперь, кажется, разрешили… Там про нас с вами. Наизусть запомнил не все, отрывок…
Помолчал Сергей Ксенофонтович – и читать принялся. Негромко, только чтоб услыхали.
- На этом кладбище простом
- покрыты травкой молодой
- и погребённый под крестом,
- и упокоенный звездой.
- Лежат, сомкнув бока могил,
- и так в веках пребыть должны,
- кого раскол разъединил
- мировоззрения страны.
- Как спорили звезда и крест!
- Не согласились до сих пор!
- Конечно, нет в России мест,
- где был доспорен этот спор.
- Пока была душа жива,
- ревели эти голоса.
- Теперь вокруг одна трава.
- Теперь вокруг одни леса.
Умолк голос Сергея Ксенофонтовича, народного учителя.
– Неспокий, – еле слышно сказала красный боец Оксана Бондаренко на родном малороссийском.
– Немирье, – перевел поручик на русский. – Немирье… Сергей Ксенофонтович, а дальше не помните?
– Кажется… – Учитель задумался. – Еще четыре строчки.
- А ветер ударяет в жесть
- креста, и слышится: Бог есть!
- И жесть звезды скрипит в ответ,
- что бога не было и нет.
– А ведь скоро придут, – так же тихо проговорила Оксана. – За кем на этот раз?
Не ответили. Да и что отвечать было?
Спокойная жизнь тихого погоста нарушалась редко. Тут давно не хоронили – зато время от времени появлялись «те», неведомые, почти даже невидимые. Скользнет серая тень, закружится воздушный водоворот….
Приходили обычно на Пасху, как раз после службы. Вездесущий дядько Бык был уверен: «те» – гости из самого Пекла; смущало лишь появление таковых именно на Святой Великдень. Ни голоса, ни шороха… Скользили тени от кладбищенских ворот, окружали то одного, то другого – и прощай! Светлела, проникалась прощальным светом нестойкая мертвецкая плоть, вздрагивал воздух, замирал.
Забирали без всякого порядка – и старожилов, и тех, кто только начал обживать погост. Не все боялись. Некоторые, напротив, ждали «их» прихода, надеясь, что там, куда заберут, настанет наконец окончательная ясность. Что настанет, были уверены почти наверняка – никто из ушедших не возвращался.
И вот близился очередной «их» час.
– Я-то думал, страшнее смерти ничего не будет. – Поручик дернул ртом, резко втягивая воздух. – Даже не подерешься! Нет, все-таки попытаюсь, слабы «они» – без боя схарчить русского офицера!
– Мне кажется все же, что «те» – не любимые персонажи господина Фроленко, – негромко заговорил учитель. – Какое-то явление, неразумное, чисто природное. Мы ведь мало знаем законы этого мира.
– Законы тут обычные, вполне научные, – твердо возразила Оксана больше по привычке, нежели по убеждению. – Только что это? Не то ли, о чем ты, Андрюша, говорил: вторая смерть? Настоящая которая?
Моргнул недоуменно поручик Андрей Владимирович Разумовский, подобное обращение от красного бойца услыхав, однако не стал спорить.
– Кто ведает, Ксения? Именно в такие минуты, когда ждешь, за кем на этот раз, вновь хочется молиться, словно в детстве. А если о научных законах… Мы знаем, что уводят не первых попавшихся, не тех, что у ворот, и не по времени пребывания. И не за пропуск церковных служб – нас с тобой пока не трогали…
Тут и Оксана удивилась, величание на «ты» различив. Но и сама противиться не стала.
– …Тогда кого? Грешников? Праведников? Священника, который у церкви похоронен, больше сотни лет не забирали, он все плакал, просил не оставлять между небом и землей. Но и самоубийцу, что у забора лежит, больше века не трогают.
– Правило Секста Эмпирика: при недостатке данных воздержись от суждения. Да-с! – спокойным голосом констатировал Сергей Ксенофонтович. – А потому, не имея представления о перспективах, не будем заранее расстраиваться. Хотя и радоваться, признаюсь, нет особой причины. Боюсь лишь, что в любом случае приятным отпускам на великие праздники настанет конец.