с удовольствием перечитала 
59 
Народ перебрасывался знакомыми репликами из пьесы:
– За мешок тоже надо бы талон прокомпостировать…
– Чего?
– Я говорю, надо за мешок пробить.
– Зачем?
– Багаж!
– Это мешок-то багаж? Будь чемодан или что понейлоновей…
Виртуоз и Репризыч, занявший первое сиденье у двери, не поддерживали общий треп. Режиссер дремал вполглаза, думая о своем. Месяц назад он снова подал заявление. В Столицу, на Высшие режиссерские курсы при Министерстве культуры. Третья попытка. Желанные ВРК при ГИТИСе накрылись медным тазом, ВРК при Малом, в мастерской Суходеева – аналогично. Опять завернут? В Минкульте есть «лапа»… Не сказать, что большая и волосатая, – маленькая и облезлая. Правда, шустрая. Шанс имеется. Иначе кранты. Провинция энтузиастов жрет на завтрак, не подавившись. Болото местного розлива. Террариум доброжелателей. Не за свой успех – за чужой провал душу сатане продадут. Только сатане эти души без надобности.
Лежалый товар, с душком, с нафталинчиком.
Умрет здесь Репризыч, думал Виртуоз. Если не сбежит – сдохнет. Станет приходить на репетиции: мертвый, глухой. Смотреть пустыми глазами, говорить пустые слова, хоронить спектакли-мертвецы: один за другим. Поначалу все сделают вид, что так и надо. Дальше привыкнут. А что? Худрук самодеятельности – ходячий покойник? Бывает. За зарплатой небось является – живее всех живых. Вскоре труп сделает карьеру – мертвым делать карьеру проще. Назначат бывшего человека заместителем директора ДК, через десять лет, глядишь, в директора выбьется… Линяй куда подальше, брат Репризыч. К черту-дьяволу, за тридевять земель. Пока жив, пока хотелка не скисла… Ты линяй, а мы перетерпим. Кому нужен бесхозный театрик? – дадут нас в нагрузку организатору-методисту Расстегаю, возьмется Расстегай с нами День Ветерана организовывать. Он покойничек бывалый, бодрый, наваристый. Через пару месяцев мы разбежимся: умирать поодиночке.
Останутся вместо труппы – трупы.
«Странно, – думал режиссер. – Какого рожна нас в Ольшаны распределили? По области юмористы ездят, частушечники. Аккордеон-баян, для танцев широких масс. Оркестры духовых инструментов. Эти… с ложками, с гребнями. Умельцы. А у нас «полноформат»: спектакль с антрактом. И с подвохом. По сюжету водила автобуса, возомнив себя единоличным кормчим, метётся без дороги, а пассажиры ему задницу по-всякому лижут. Зря ты, Анна Григорьевна, решила повысить в Ольшанах культурный уровень. Ой, зря. Дом твой – он, конечно, Дом народного творчества, а сердце умного, если верить старому еврею, в доме плача. Как бы не возрыдать.
Ладно, ништяк. В Ольшанах накормить обещали. И напоить».
Последнее думали оба: и Виртуоз, и Репризыч.
– …Народ, ша! К нам дядя из Мексики приехал… двоюродный…
– Родственники за границей имеются? Скрывал? Так и запишем…
– Он там давно живет. С войны. Старый, под семьдесят. Решил перед смертью посетить историческую родину…
– Гостинцев заморских привез?
– Ага. Джинсы, сомбреро… И фотки. Вот, я с собой прихватил.
Фотографии немедленно пошли по рукам.
– Ни фига себе!
– Ой, а это что?
– Класс! Подпись видели?
– Зачитываю для отсталых: «День Мертвых в Доме культуры»! Круто! Мексика – это не только буритос, мучачос, сомбреро и пульке. Это еще и верно понятые торжества для усопших сограждан…
Репризыч вяло проглядел снимки. Молча передал дальше.
К Виртуозу фотографии добрались в конце. Цветные, красивые, словно открытки. Алтарь с распятием, всюду – витые свечи, цветы, фигурки святых. Баночки-скляночки – наверное, с благовониями. Весело скалятся маски-черепа в черных сомбреро и индейских уборах из перьев. Гирлянды цветов, крест, на котором вместо распятия – снова череп. Карнавальное шествие. Саваны, балахоны, жуткие личины, а над процессией кривляется огромный скелет-марионетка. Праздник смерти. Ликующий тлен. Живые и мертвые – братья навек.
– Все там будем, мачос-мучачос!
Автобус давно выбрался из города. За грязными стеклами тянулись унылые поля. На жухлой стерне копошились птицы. Барин-дождь сек птиц стеклянными розгами. Черно-серая тоска. Не чета красочному празднику ацтекских мертвяков.
– Дядя рассказывал, у них на День Мертвых вся страна на ушах стоит. С тридцать первого октября по второе ноября. Булочки-черепа, пирожные-черепа, из сахара – опять черепа. На лбу пишут имена дорогих покойников. Сгрыз – значит, уважил. Грызть надо у адресата на могилке. Кладбища ночами от свечей сияют. Пьют эту… тыкилу! На кактусе краник: открыл, она и течет…
59 
