Женщины фамилии Хэрлингфорд были традиционно светловолосы, традиционно высоки и традиционно не способны вести откровенный разговор. Поглядывая по сторонам и прислушиваясь к их болтовне, Мисси могла сама убедиться в справедливости этих наблюдений. Это был первый случай, когда Мисси оказалась приглашенной на событие такого рода, по-видимому, из-за того, что не пригласить ее было бы просто невежливым, коль скоро на приеме присутствовало множество более дальних родственниц. На воскресных службах эта внушительная масса хэрлингфордовских женщин разбавлялась примерно тем же количеством мужчин — Хэрлингфордов. Но здесь, в танцзале тетушки Аурелии, все это племя, собранное в чистом виде, просто ошеломляло.
Воздух вибрировал от поставленных на нужные места причастий, изысканно состыкованных инфинитивов и множества других словесных деликатесов, уже лет пятьдесят как вышедших из моды. Никто в этом оазисе великолепия и благородства не отваживался изъясняться на более современном языке, все блюли традиции. А еще Мисси заметила, что из всех присутствующих лишь она одна имела темные волосы. Да, мелькнуло несколько мышиных голов (обладательницы седых и почти белых волос вообще не выделялись), но ее черные как смола волосы были словно гора угля на заснеженном поле; теперь ей становилось — понятным настояние матери не снимать шляпку ни при каких обстоятельствах. Очевидно, когда кто-нибудь из Хэрлингфордов выбирал себе пару на стороне, предпочтение отдавалось светловолосому партнеру. Действительно, отец Мисси обладал весьма светлыми волосами, но вот его прадед, по словам Друсиллы, был черным, как какой-нибудь итальяшка.
— Милейшие Августа и Антония, в наших жилах есть и саксонская кровь, — так пела Друсилла сестрам, с которыми довольно редко встречалась.
Аурелия почти все время посвящала леди Билли, которую, не без протестов с ее стороны, на весь вечер оторвали от любимой лошади. Леди Билли сидела за столом с энцефалитно-равнодушным выражением , потому как собственных дочерей у нее не было и женщины ее вообще не интересовали. В целом обе хозяйки дома, и мать и дочь, вызывали у нее чувство брезгливости, а сама перспектива иметь Алисию Маршалл снохой была самым горестным событием в ее жизни. Тот факт, что ей приходится воевать в одиночку, не обескураживал леди Билли, и она открыто протестовала против помолвки Уилли-маленького с его троюродной сестрой Алисией, объявив, что им не суждено бежать в одной упряжке и что породистого приплода этот брак не даст. Сэр Вильям (называемый Билли), однако, деспотически грубо пресек все ее возражения, как, впрочем, он поступал со всяким; дело было в том, что он сам положил глаз на Алисию, и возможность ежедневно лицезреть за обеденным столом ее роскошную льняную головку и милое личико весьма радовала его. Было решено, что новобрачные первое время будут жить вместе с сэром Вильямом и его леди, по крайней мере в течение нескольких месяцев; свадебным подарком сэра Вильяма был превосходный участок земли в десять акров, однако строительство на нем нового дома было еще далеко от завершения.
Мисси, оказавшаяся предоставленной самой себе, оглядывалась в поисках Юны. Она обнаружила тетушку Ливиллу, но Юны нигде не было. Как странно!
— Что-то я не вижу здесь Юны, — сказала она Алисии, когда это восхитительное создание проплывало мимо с веселой и снисходительной улыбкой на устах.
— Кого? — спросила Алисия, останавливаясь.
— Юну, кузину тетушки Ливиллы, — она работает в библиотеке.
— Глупенькая, в Байроне нет никого из Хэрлингфордов с таким именем, — ответила Алисия. За чтением книг ее еще никогда не заставали. И отошла, чтобы вновь распространять вокруг свое величественное сияние таким же тонким слоем, каким намазывают джем на пудинг в частном пансионе.
Тут Мисси все стало понятно. Ну конечно! Юна ведь разведенная! Неслыханный грех! Крышу над головой своей кузине тетушка Ли-вилла предоставить еще могла, но дальше этого ее филантропический инстинкт не простирался, и ввести эту кузину — разведенную кузину — в байроновское общество не позволял. Так что похоже было, что Ливилла решила
и вовсе молчать о существовании Юны. А Юна меж тем сама была для Мисси единственным источником информации; в тех редких случаях, когда, уже после появления Юны, Мисси заставала в библиотеке саму тетушку Ливиллу, та ни разу ни словом не обмолвилась о Юне, и Мисси, побаивавшаяся тетушку Ливиллу, также не упоминала ее имени.