Особенно,... 
79 
Льдина, не лошадь.
* * *
Много ли времени прошло, мало ли – кто знает.
Стоит у террасы Федор Сохач. В щеки помадой расцелованный, по плечам ладонями отхлопанный, всеми хвалами вдребезги расхваленный. Тремя билетами дармовыми задобренный. Руки трясутся, губы трясутся, да кто ж это видит?
Никто.
Пора уходить.
И подваливает к Федору Сохачу мелкий такой ромишко, живчик таборный. Седой весь, черный, а рубаха – пламенем. Щеголь, значит.
И жилетка шнуром шита.
– Ай, баро! – ухмыляется беззубо. И дальше, по-своему, по-ромски.
Не-а, показывает Федор руками, ни шиша не понимаю.
– Не понимаешь? – ром мелкий аж скривился от досады. – А кто на кобылку заговор «Мэрава-мэ» клал? Я, что ли?
Не знаю, показывает Федор руками. «Мэрава-мэ»? Заговор "Двух замков"? Нет, не знаю. Может, и ты.
– Ох, баро… – грозит ромишко пальцем костлявым. – Не ври старому Чямбе. Старый Чямба вранье за сто верст чует. Ладно, глядишь – свидимся…
И дальше пошел себе.
Ну, и Федор пошел.
IV. АЗА-АКУЛИНА или ГРАФСКАЯ ДОЧЬ НА ПИРУ
Я хожу почернелый, но не от солнца;
встаю в собрании и кричу.
– …Ты чего, Мишок, льешь без меры? Споить меня задумал?
Он аж взвился:
– Аза, любушка, не греши на меня попусту! Будь это выморозки или мадера заводская – а так ведь и крепости никакой! Да всю бутыль выхлебаешь досуха, и ни в одном глазу!
Как бы не так! У самого глазки-то масляные, мышами в амбаре шныряют! Хоть один, хоть другой; и оба зеленые. Был бы третий, и третий шнырял бы. Совсем как у того душегуба, который тятю моего…
– Врете вы все, юбочники, бабьи угодники! Имелся у меня знакомец, тоже водки подливал! – еле жива осталась! После угощеньица!
А отчего еле жива, это ему знать без надобности.
– Ну ты сравнила: водки! Это ж вино! или у вас в таборе вино в запрете? Как у магометок?!
Ухмыляется, хитрован грушевский.
– Ох, приставучий… наливай. Но чур, не уговаривать! – сколько сама захочу, столько выпью.
– Вот это другой разговор! А ну, покажи молодым-неженатым, как лихие ромки пьют!
Чокаемся.
А вино и взаправду вкуснющее! И в голову не шибает совсем, не в пример водке той клятой, чтоб ей во всех бутылках пусто было! Тут другая история: глотнула раз, другой – и чудится мне… мама моя родная! Будто встал у меня со спины, за левым плечом, дядька Друц. А за плечом правым, но поодаль – Рашелька-Княгиня. Забрали у меня стакан и на двоих расхлебали. Друцу побольше, он мужик тертый, Рашельке – поменьше, на донышке. Им такая бутыль – пустяки, плевое дело, уж я-то знаю!
Ой, ничегошеньки-то я не знаю, рыба-акулька!
Ставлю пустой стакан на стол (даже не заметила, как дно показалось!), а Мишок, рожа хитрая, вновь за бутылью тянется.
Хотела я ему сказать, чтоб бросил эти свои кобелиные штучки: известное дело – сначала напоит до беспамятства, а потом на сеновал потащит… И вдруг душой чую: не напоить ему рыбу-акульку! И не потащить никуда. Свалится парень вчистую, а я своими ногами отсель уйду! И откуда такая уверенность – сама диву даюсь. Никто ведь меня пить не учил, тогда, на заимке, от полстакана водки уж пьянючая была; а вот нынче ведаю доподлинно – обломится у Мишка!
Праздник!
Так что он наливает-радуется, а я ему улыбаюсь, да по сторонам зыркаю. Народишко пьет, веселится, кто-то пляшет, кто-то здравицы орет, других переорать силится; все, как на любой гулянке.
Напротив дяденька смурной примостился. В мундире цивильном, с петличками. Всем весело, а ему скучно. Сухой, длинный, за столом сидит прямо, ровно лесину проглотил; лицо под фуражкой все в складках, жеваное, усы двумя сосульками обвисли. И лениво так в тарелке ковыряет.
Вид такой, вроде как случайно за столом оказался.
Не утерпела я:
– Слышь, Мишок, а это кто – напротив сидит?
– А, это землемер из города, – досадливо машет рукой Мишок. Ясное дело, ему о другом поговорить охота. – Уж четвертый день в Грушевке околачивается, ходит, степь рогаткой меряет. Вадюха все общество в гости позвал – ну, и его за компанию. Вадюха, он знаешь, какой?! Последние штаны проси – отдаст! Душа – как море. Он и на киче такой был, и по жизни…
– А ты что, сидел с ним вместе, на киче-то?
– Ну! – расплывается в щербатой улыбке Мишок. – Кто острогов не топтал, тот жизни не видал! Выпей со мной за волю вольную, Аза-красавица!
Вижу: орлом он себя сизым представляет.
79 
