37 
– Алкид? – сказал Амфитрион, глядя в упор на того сына, чья шея и плечи были исцарапаны так, будто он продирался сквозь дикий шиповник.
– Да, папа, – покорно отозвался тот.
– Ификл? – это относилось ко второму, с кровоточащими ссадинами на обеих ногах.
– Да, папа…
– Десять кругов в темпе погони! И еще пять в походном темпе… Живо!
Когда близнецы умчались прочь к беговым дорожкам, а возмущенные подростки попытались было жаловаться, но были отправлены на площадку для метания диска; когда осела пыль, отсмеялся Автолик, унес копье Кастор, а Амфитрион и вовсе покинул палестру, отправившись домой, – к палестре подъехала богато украшенная колесница, запряженная вороной парой.
Автолик, даже и не подумав накинуть на себя хоть что-нибудь из одежды, угрюмо наблюдал, как колесница останавливается в двадцати шагах от него и, набросив поводья на столб, с нее спрыгивает очень высокий юноша лет семнадцати-восемнадцати; спрыгивает и танцующей походкой направляется к Автолику.
– Радуйтесь! – еще издалека начал гость. – Так это и есть знаменитая палестра Амфитриона Персеида?
– Это и есть, – без особого радушия отозвался Автолик, ставя ногу на край бордюра и сцепляя пальцы обеих рук на выпуклом колене.
Мощные плечи борца слегка подались вперед, и мирная поза Автолика стала чем-то напоминать позу атлета перед началом схватки. Ну, не любил Автолик незнакомых людей и сходился с ними плохо, тяжело – но зато уж если кого любил хитрец и клятвопреступник Автолик, сын Гермеса-Психопомпа…
Видимо, юноша что-то почувствовал, потому что остановился, существенно не дойдя до Автолика. Постороннему наблюдателю эта пара показалась бы презабавной – голый, коренастый, могучий, словно вросший в землю мужчина в самом расцвете зрелости, и длинноногий, длиннорукий юнец в ярко-голубой хламиде поверх белоснежного хитона, застенчиво моргающий и переминающийся с ноги на ногу.
Однако, не будучи посторонним наблюдателем, Автолик мигом сумел оценить скрытую силу, таившуюся в юноше, – и плечи учителя Автолика расслабились, а на бородатом лице доброжелательно блеснули черные глаза.
– Меня зовут Ифит, – торопливо представился юноша. – Ифит из Ойхаллии. Да вы знаете небось – это на острове Эвбее…
– Неблизкий путь, – кивнул Автолик. – Учиться приехал, что ли, Ифит Ойхаллийский?
– Вряд ли, – равнодушно ответил юноша. – Скорее уж учить. А откуда вы знаете, что я Ифит Ойхаллийский? Вы что, с моим отцом знакомы?
Автолик почувствовал себя неловко – а это с ним случалось крайне редко. Ифит Ойхаллийский? С отцом знаком? Учить приехал?! Ведь сам же только что заявил: я, мол, Ифит из Ойхаллии… это что, не то же самое, что Ифит Ойхаллийский?
– С каким отцом? – вырвалось у борца.
– С моим, – повторил Ифит. – С Эвритом, басилеем Ойхаллии. Знакомы, да?
– Нет уж, не сподобился, – Автолик мало-помалу приходил в себя. В конце концов, что тут особенного – закончив занятия в фиванской палестре, лицом к лицу встретиться со старшим сыном басилея Ойхаллии (кто, кроме наследника, так спокойно назовет себя Ойхаллийским?), специально приехавшим сюда с Эвбеи и собиравшимся не учиться, а учить…
Кого?
Его, что ли, Автолика?!
Тогда – чему?!
Борьбе? Нет, только не борьбе – стоит далеко… Автолик по себе знал, что опытные борцы даже при дружеском разговоре стараются держаться поближе к собеседнику, на расстоянии вытянутой руки; это въедается в плоть и кровь, становится второй натурой, привычкой, потому что дальше – неуютно, ближе – опасно, а вот так, полшага до захвата – в самый раз.
Нет, Ифит – не борец.
И не воин-щитоносец – потому что тот же Кастор всегда держится на расстоянии копейного удара, четырех-пяти локтей от собеседника, стараясь иметь запас пустого пространства (не такого, как любит его брат Полидевк, кулачный боец, а раза в полтора больше), и Автолик не раз замечал, что при разговоре с Кастором теснит последнего к ближайшей стене, машинально стараясь подойти поближе, что, в свою очередь, заставляло Кастора делать шаг назад.
А этот гость еще дальше стоит, чем Кастор, и чувствуется, что ему так удобно беседовать…
Кифаред? Так лучше Лина юнцу не бывать!
Колесничий? Повадка не та.
Просто юный нахал? Непохоже…
Раздумывая, Автолик нечаянно посмотрел переставшему моргать Ифиту прямо в глаза – и вдруг все понял, понял еще до того, как увидел, что за предмет приторочен к ограждению Ифитовой колесницы. Уж больно пронзительный прищур оказался у юноши, и морщинки не по возрасту лихо разбегались от уголков глаз; не взгляд – стрела, та стрела, которую видишь уже в себе, в первый и последний раз видишь…
37 
