Последние отзывы

  176  

В собственной крови, растёкшейся по холодному металлу; с разбитым и искалеченным телом. Он открыл свой неповреждённый глаз как можно шире. Слизь на нём засохла, и он поморгал, чтобы освободиться от неё.

Тело как тёмная и чужая страна боли, континент муки.

…Остался один глаз. Одна рука. Одной ноги не хватало, просто обрублена. Вторая парализована, а третья сломана (чтобы быть совершенно уверенным, он попробовал ею пошевелить. Боль прожгла огнём, как молния затенённую землю, которая была его телом и его болью), а моё лицо… моё лицо…

Он чувствовал себя раздавленным насекомым, которое дети оставили лежать после ужасной игры. Они сочли его мёртвым, но он устроен иначе, чем они. Несколько дырок ничего не значили; ампутированная конечность… ну, его кровь не брызнула, как у них, когда им отрывают руку или ногу (он вспомнил записи о вивисекциях человека), а у солдата не бывает шока, вовсе не то, что при их убогой, мягкой и дряблой плотской системе. Ему выстрелили в лицо, но луч или пуля не пробили внутреннюю роговую оболочку мозга и не перебили ни одного нерва. То же и с глазами. Они были выбиты, но вторая сторона лица осталась неповреждённой, и он всё ещё мог видеть.

Так светло. Его взгляд прояснился, и он смотрел, не двигаясь, на потолок станции.

Он буквально чувствовал, как медленно умирает. Это было какое-то внутреннее знание, которого у них, вероятно, тоже не было. Он чувствовал, как его кровь медленно вытекает внутрь тела, чувствовал нарастающее внутреннее давление и как кровь слабо просачивается сквозь разрывы в роговой оболочке. Останки скафандра помогли бы ему, но не спасли. Внутренние органы отключались один за другим. Желудку не переварить последней пищи, а передний лёгочный мешок, в нормальных условиях содержащий насыщенный кислородом аварийный запас крови на случай, если телу придётся мобилизовать последние силы, опустел; ценное горючее было растрачено в заведомо проигранном бою, который его тело вело против падающего кровяного давления.

Смерть… я умираю… Какая разница, как это случится, в темноте или на свету?

Великий Боже, павшие товарищи, мои дети, мой напарник… лучше ли вам видно меня в этом глубоко погребённом в земле чужом блеске?

Моё имя Квейанорл, Великий Боже, и…

Мысль эта прожгла ярче боли, которую он ощутил, когда попытался пошевелить своей раздроблённой ногой, ярче тихого, уставившегося на него в упор света станции.

Они говорили, что отправятся к станции «семь».

Это последнее, что он помнил, кроме облика одного из них, летевшего к нему по воздуху. Должно быть, того самого, который выстрелил ему в лицо; он не помнил, как это случилось, но пришёл к этому выводу… Существо было послано удостовериться, что он действительно мёртв. Но он жил, и ему как раз пришла одна мысль. Дело будет очень сложным, даже если ему удастся воплотить мысль в действие, даже если удастся переместить своё тело, даже если всё получится… Но тогда он сделает хоть что-нибудь, и что бы ни случилось, это будет достойный конец для воина. А это стоило боли.

Он быстро зашевелился, чтобы не переменить решения. Потому что знал, что времени осталось совсем мало (если вообще уже не было поздно…). Мечом пронзила боль.

Из разбитого, окровавленного рта вырвался крик.

Никто его не слышал. Крик отразился эхом в освещённой станции. Потом воцарилась тишина. В его теле все трепетало от отзвуков боли, но он почувствовал, что свободен. Сварной шов из крови был разорван. Он мог двигаться; при таком свете он мог двигаться.

Ксоксарл, если ты ещё жив… возможно, я скоро сделаю маленькую неожиданность для наших друзей…

— Робот?

— Что?

— Хорза спрашивает, что ты там делаешь. Йелсон говорила в коммуникатор шлема, глядя при этом на Оборотня.

— Осматриваю поезд, который стоит в ремонтном отсеке. Я бы сказал, если бы что-то нашёл. А вы ещё не заставили работать свой сенсор?

Хорза скорчил гримасу шлему, который Йелсон держала на коленях, протянул руку и выключил коммуникатор.

— В общем-то он прав, верно? — заметил Эвигер, сидя на поддоне. — Ведь прибор в твоём скафандре не функционирует, да?

— Реактор поезда создаёт помехи, — сообщил старику Хорза. — Вот и все. С этим мы справимся.

Это, кажется, не убедило Эвигера.

Хорза открыл флакон с водой. Он казался себе усталым, выдохшимся. Какое-то убывание значимости. Сейчас, когда они включили энергию, исчез мозг. Он проклинал все: разрушенный сенсор массы, Ксоксарла, мозг. Он не знал, куда подевалась эта проклятая штука, но он выследит её. А сейчас ему хотелось сесть и расслабиться. Его мыслям нужно время. Он потрогал голову в том месте, куда был ранен в огненной схватке на станции «шесть». Внутри сверлила тупая боль. Ничего серьёзного, но это отвлекало, если он будет неспособен её отключить.

  176