183 
– Хорошо, играй на своем, – покладисто согласился игрок. – Держи! Только смотри, она у тебя госпожа капризная…
Даже взяв в руки старенькую лютню, бродяга не поверил, что это она. Тронул струны. В ответ не раздалось ни единого звука. Подкрутил колки, снова прошелся по струнам. Тишина. Мертвая. Ударил костяшками пальцев в деку. Тишина. Беззвучие. Безголосье.
– Вы ее сломали! вы! сломали, испортили…
Длинный палец погрозил скандалисту.
– Ничуть. Ты ее предал. Продал. Поменял. Капризную на верную. Госпожу на спутницу. Теперь не жалуйся. Хочешь, играй на моей. Она верная, она не откажет…
Прежде чем ответить, Петер Сьлядек вгляделся из-под козырька ладони в невидимый за домами горизонт. Одичалый ветер растрепал бродяге волосы, бросил горсть пыли в лицо. Колючей, душной, дорожной, дорогой пыли – в отличие от мягкого праха, устилавшего здешние улицы. Он смотрел долго, и игрок ждал, не торопя.
– Нет, – сказал Петер. – Я лучше на своей.
И отдал «Капризную госпожу» игроку.
Сел на мостовую, привычно скрестив ноги. Зажмурился. Крепко-крепко, чтоб ни одна капля вечных сумерек не попала под веки. Вслушался, представляя: копыта стучат по булыжнику. Торговка ругается с метельщиком. Лают собаки. Едет карета. Невпопад горланит песню хмельной сапожник. Галдит детвора. Руки взялись за инструмент, вынутый из памяти, словно из дряхлого чехла. Покрутили колки, настроили. Это ничего, что строй все время летит. Это пустяки. Лишний раз настроить – пальцы не отвалятся. Первая линейка ключа фа: поднять от соль в кварту. Рядом, прямо в ухо, задышали перегаром. Наверное, Юрген Маахлиб. Хмыкнули вполголоса. Пожалуй, Мирча Сторица. Звякнула шпага: Ахилло Морацци-младший. Запахло духами: Франческа Каччини. Тихий смех: слепец-профессор. Ровное дыхание: отец Игнатий. Фыркнули с презрением: вредная Сквожина. Вонь табака: казаки. Аромат колбасы с чесноком: корчмарь Элия. Пивной дух: Старина Пьеркин. Все. Зал полон. Можно играть.
Когда он закончил игру и открыл глаза, чашечки стояли на прежнем месте.
Скрывая грош.
– Что будем делать? – весело спросил игрок в сером.
– Откройте сами, – сказал Петер.
– Ты сошел с ума!
– Наверное. Откройте. Вы удачливы, вам скорее повезет.
– Ну что ж…
Пожалуй, игрок в сером смотрел на чашечки еще дольше, чем Сьлядек – на воображаемый горизонт. Ему никогда раньше не приходилось выбирать за других. Даже зная, под какой чашкой прячется монетка, он медлил. Знание ничего не решало. Выбор есть выбор, пускай карты крапленые, кости налиты свинцом, а на монете два «орла». Или две «решки». Или вообще четыре ребра и ни единого реверса-аверса.
Толчком он опрокинул среднюю чашку.
Взял грошик.
Подбросив на ладони, отдал бродяге.
– Убирайся! Иди прочь, чтоб тебя…
Уходя быстро-быстро, пока игрок в сером не передумал, Петер не видел, как тот опрокинул сперва правую, а потом и левую чашку.
Под каждой лежало по грошику.
* * *
Уже в вилле, видя из окон первого этажа парк с воротами, Петер Сьлядек опомнился. Возвращаться было страшно. Пот стекал по спине между лопатками, ноги подкашивались, в животе черти молотили горох. Аллея-улица пустовала. Лишь игрок в сером, сидя на тротуаре, играл сам с собой. Вертя чашечки, он поминутно опрокидывал то одну, то другую, всякий раз доставая новый грошик. Рядом с игроком блестела изрядная горка денег. На монетках был вычеканен один и тот же профиль. Зато даты внизу были разные. Игрок мучил чашечки, и лицо его напряглось в ожидании.
Нет.
Еще грошик.
Еще.
– Извините… Отдайте, пожалуйста, мою лютню.
– Лови! – зло откликнулся игрок, бросая Петеру «Капризную госпожу».
Когда бродяга поймал лютню, инструмент недовольно загудел. Ну разумеется, разве хорошо швыряться лютнями будто камнями?
– Извините, – повторил Петер. – Я постараюсь… я попробую…
Он успел сделать целых двенадцать шагов, когда его окликнули.
– Погоди, – сказал игрок в сером, пиная длинной ногой кучу денег. – Успеешь. Давай я расскажу тебе одну историю…
Баллада судьбы
- Я не знаю, какая строка обернется последней,
- На каком из аккордов ударит слепая коса,
- Это вы – короли; я – наследник, а может, посредник,
- Я – усталое эхо в горах. Это вы – голоса.
- Перекрестки дорог – узловатые пальцы старухи,
- Я не знаю, какой из шагов отзовется бедой,
- Это вы – горсть воды; я – лишь руки, дрожащие руки,
- И ладони горят, обожженные этой водой.
- У какого колодца дадут леденящей отравы,
- Мне узнать не дано, и глоток будет сладок и чист,
- Это вы – соль земли; я – лишь травы, душистые травы,
- Вы – мишень и стрела, я – внезапно раздавшийся свист.
- От угрюмых Карпат до младенчески сонной Равенны
- Жизнь рассыпалась под ноги звоном веселых монет,
- Вы – горячая кровь; я – ножом отворенные вены,
- Вы – июльское солнце, я – солнечный зайчик в окне.
- День котомкой висит за спиной, обещая усталость,
- Ночь укроет колючим плащом, обещая покой,
- Это вы – исполины; я – малость, ничтожная малость,
- Это вы – гладь реки, я – вечерний туман над рекой.
- Но когда завершу, замолчу, отойду в бездорожье,
- Упаду, уроню, навсегда откажусь от всего,
- Вас – великих! могучих! – охватит болезненной дрожью:
- Это он, это мы, и какие же мы без него…
183 
