Особенно,... 
54 
— Точно.
— Вот, — сказал Пирс. — Когда-нибудь интересовалась, что это такое?
— Нет.
— А это они. Воздушные демоны. Или дэмоны. Заняты делом, поддерживают синеву неба, о чем-то там хлопочут, не знаю, о чем.
Роузи продолжала смотреть. Они появлялись, мельтешили и вновь исчезали, им на смену являлись другие — расцвет становления и деятельности, стая сверкающих рыбешек.
— И что, какой-нибудь может забраться в тебя?
— Ну, эти — нет. Преувеличивать опасность не надо. Те, которые все время вокруг нас, как муравьи, ветерки, бактерии, — они, конечно, далеко не все опасны. Просто занимаются своим делом.
— Но другие.
— Если пустишь в себя. Если, чихнув, забыла перекреститься, или загадала желание на звезду, или бродила по древним местам, где некогда им поклонялись. Одержимость может быть нечаянной — просто не повезло — или добровольной, по собственной вине. Боден пишет: ведьмы хотели, чтобы демоны вселились в них и придали им сил. Обдумывали, как бы их заполучить, упрашивали. А еще он утверждает, что тем же самым занимались великие мыслители, маги того времени, с их платоническим восхождением {113} , эмблемами и звездными ритуалами. Вот таких наглецов тоже захватят и в них вселятся. Причем не какие-нибудь бесята, прилипшие из озорства, но, вероятно, какая-нибудь жуткая тварь. А также ее родственники и знакомые. Дэмономания.
Чем дольше она смотрела в ясное небо, тем яснее различала маленькие спермин света и тем дольше они задерживались, прежде чем погаснуть или снова нырнуть в синеву. Гляди она подольше, они бы, наверное, обрели мордашки. И встретились с ней взглядом.
— Дешевый фокус, — сказала она, отвернувшись и слепо помаргивая.
— Да. И тогда были люди, которые говорили, что это дешевый фокус.
— Но многие верили. Во всяком случае, в ведьм и одержимость.
— Многие и сейчас верят. Я уверен, что в мире даже больше тех, кто верит.
Не может быть, подумала Роузи, неужели это имел в виду Майк, когда предостерегал ее? Смотри, с чем играешь. На секунду сердце забилось сильнее, словно она проснулась от испуга.
— А правда, что в те времена думали, — проговорила она, — будто если у человека приступы эпилепсии — то он одержимый? Да?
Эпилепсия: странно, какой обнаженной она ощутила себя, произнеся это слово. Долго ей еще так?
— Вообще-то нет, — осторожно сказал Пирс. — Думаю, они знали, что это болезнь, эпилепсия, и страдают ею как любым недугом, хотя возникали порой и спорные случаи. Но одержимость могла имитировать эпилепсию, маскироваться под нее, только причиной был демон или дух.
— Я думала, они вообще всему причина.
— Ну, не напрямую. Да и не все были согласны с Боденом. Даже по тем временам у него немножко крайние взгляды.
— А-а.
— Эпилепсию описывали врачи, определяли этиологию. Симптомы, показания, лекарства. Все в порядке вещей. У эпилепсии, как и у большинства болезней, были свои святые покровители, к которым можно было обратиться за заступничеством. У чумы, например, святой Рох {114} , или святой Власий {115} у болезней горла, дифтерии и прочего. В приходской школе нам каждый год благословляли горло в день святого Власия.
Роузи глядела на него так, словно Пирс не должен все это знать, словно такая эзотерическая эрудиция граничит с наглостью. Пирс перехватил ее взгляд и добавил:
— Особыми защитниками от эпилепсии считались волхвы. — О боже.
— Их звали Каспар, Мельхиор и Бальтазар. {116}
— Ты даже имена их знаешь?
— Их каждый католик с детства знает.
— И вам говорили, что они отвечают за эпилепсию?
— Вообще-то нет. Это я сам выяснил, позже.
— А почему они?
— Не знаю. Где-то кто-то когда-то помолился им, исцелился. И пошел слух.
Мы все три короли {117} , вспомнила Роузи. Она представила этого «кого-то»: вероятно, какая-нибудь мать, давным-давно, бог знает когда, вероятно, под Рождество, опустилась на колени перед вертепом, прося о помощи трех парней на верблюдах, младший (кажется, Бальтазар) всегда черный. Она подумала о Юлии Цезаре и Эдварде Лире. На мгновение она почувствовала себя — себя и Сэм — частью огромной древней семьи, уходящей в прошлое бессчетными поколениями, потому что болезнь, должно быть, существовала всегда; ее семья страдала от непонимания, проходила через удивительные и страшные приключения, и тайная история, которая, верно, открыта никогда не будет, связывала одно поколение с другим. Столько детей. Трепет и ужас близких. И врачи беспомощно смотрели на них.
54 
