Особенно,... 
90 
Адиджин выругался. Он питал надежду, что предатели из Часовни не поймут, что за тело свалилось на них. Он думал, может быть, они решат, что человек свалился с дельтаплана или какого-нибудь аппарата, который может висеть под потолком. Но похоже, они поняли, что к чему.
– И должен сказать, – нравоучительным тоном сказал белый медведь, усаживаясь на свое место, – что, хотя мы и считали себя привычными к бесконечной наглости наших противников, мы были крайне потрясены и разочарованы, когда поняли, до каких безответственных и бессмысленных низостей готовы опуститься или, лучше сказать, как далеко готовы зайти, – эмиссар, обнажив в улыбке зубы, прошелся взглядом по своей одобрительно кивавшей ему команде, – наши прежде недооцененные враги в своих все более отчаянных, по понятным причинам, попытках добиться победы в этом возмутительно ведущемся, совершенно плачевном и – с нашей стороны – абсолютно неспровоцированном споре.
Адиджин на этом месте выключился. Волосатый белый мерзавец выжмет из ситуации все, что можно, и, несомненно, будет растягивать удовольствие.
Он проверил отображение кабинета его частного секретаря. Приема ждали несколько человек. Он выбрал члена Консистории с особыми полномочиями по безопасности.
Гадфий миновала склад. Лестничный пролет, вделанный в стену, вывел ее к двери и шахте лифта с винтовой лестницей внутри. Сверху появился лифт, остановился, двери открылись. Гадфий, наклонившись, прошла под перилами в лифт. Она надеялась, что ее другое «я» шутило, когда вело речь о спуске, но лифт тронулся и пошел вниз, доставляя ее на уровень ниже цокольного, глубоко в земле под крепостью.
«Должна тебя предупредить, что здесь могут встретиться всякие неожиданности».
«Например?»
«Например, люди, о появлении которых я тебя не могу предостеречь».
«Ты имеешь в виду преступников».
«Ну, это звучит слишком презрительно».
«Посмотрим».
«Нет, давай все же надеяться, что не посмотрим».
«Ты права. Будем надеяться, что не посмотрим».
«Я собираюсь выключить свет».
«Зачем?» – сказала Гадфий, когда в лифте стало темно.
«Пусть твои глаза привыкнут».
– Что ж, я всегда любила темноту, – прошептала сама себе Гадфий.
«Я знаю. Извини».
Скорость лифта упала, наконец он остановился, дверь открылась, и Гадфий вышла в темноту, почти полную. Вдалеке слышался звук текущей воды. Она пошла осторожно вперед, выставив перед собой руки, и ноги ее тут же оказались в воде. Ей казалось, что перед ней широкий туннель.
«Здесь нужно налево. Стой! Пощупай правой ногой – что впереди».
«Там яма. Спасибо».
«Теперь налево. Так, две ступеньки влево и прямо».
«Минутку. Здесь есть камеры наблюдения?»
«Нет, здесь нет».
«Значит, ты смотришь моими глазами…»
«И прогоняю через программу обработки изображений. Поэтому я и вижу лучше, чем ты своими глазами».
Гадфий покачала головой.
«Я могу тебе чем-нибудь помочь, кроме как держать глаза открытыми?»
«Оглядывайся побольше. В особенности на пол смотри. Ага, вот и дверь. Поверни направо. Две ступеньки. Правая рука. Чувствуешь?»
«Да».
«Осторожнее. Это вертикальная шахта. Там есть лестница. Спускайся и располагайся там. Спускаться придется довольно долго».
Гадфий застонала.
Город в Часовне четвертого этажа имел форму великолепной люстры, которая была откреплена и опущена с потолка в центре апсиды над тем, что в настоящей часовне было бы алтарем. Он стоял на отвесном, высотой в три сотни метров плато, занимавшем место алтаря, и поднимался концентрическими кругами сверкающих, блестящих шпилей к остроконечному шпицу центральной башни. Образованный металлическим каркасом, одетым в квадратные километры стекла со вставками полированного камня, он выходил на экстравагантно украшенную многоколонную часть Часовни, пол которой был покрыт лесом. На протяжении многих поколений дворец был традиционной летней резиденцией монархов.
Юрис Тенблен, продолжая сипло кричать, упал на крутую часть высокого шпиля во втором круге города. Ударившись, он был отброшен к стене противоположного шпиля, которая еще раз отбросила его, и он, не теряя скорости падения, рухнул на клумбу выстланного плиткой дворика. В земле возникла неглубокая, элиптической формы яма, его подбросило в третий раз, и он, разбросав вокруг, словно нежную шрапнель, бутоны цветов, с глухим ударом приземлился среди уличных столиков кафе.
90 
