Особенно,... 
17 
— Льюис, выпейте кофе.
Бесполезно. Он не шевелился.
Я слегка потрясла его. Сейчас он, вероятно, борется с китайскими драконами и разноцветными змеями. Я разозлилась, но тут же взяла себя в руки. Ведь час назад этот рыцарь кулаками защищал мою честь, а против этого не устоять ни одной женщине. Я прошептала:
— Льюис… милый…
Тут он повернулся, бросился мне на шею и зарыдал. Уткнувшись головой в мое плечо, он опрокинул кофе на ковер и стал шептать какую-то сбивчивую исповедь. Я замерла, одновременно растроганная и напуганная.
— Я бы мог его убить… Господи! Я должен был убить… Сказать такое вам… вам… Я держал его… Я его почти…
— Но Льюис, нельзя же из-за всяких пустяков хватать за горло, это глупо.
— Свинья… Грязная свинья… И глаза, как у скота. У них у всех глаза скотов, у всех вокруг… Вы разве не видите?.. В конце концов они до нас доберутся… Они разлучат меня с вами, и вас тоже… вас… Дороти.
Я взъерошила ему волосы на макушке и чмокнула в ухо, как мальчишку. И в самом деле, у меня на плече безутешно рыдал маленький ребенок, ребенок, столкнувшийся с жизнью. Я бормотала что-то вроде: «Ну тихо, тихо, все будет хорошо». Под тяжестью его тела у меня затекли ноги, и я думала: нет, такие сцены — уже не для моего возраста. Тут нужна юная девочка, она бы вернула Льюису веру в жизнь. А я слишком хорошо знаю, что с жизнью шутки плохи.
Наконец он затих. Я осторожно высвободилась из его объятий и переложила его на ковер, укрыла пледом и, едва волоча ноги, поплелась спать.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ночью я проснулась и похолодела от внезапной догадки. Около часа просидела я в темноте, как сова, сопоставляя факты. Потом, вся дрожа, спустилась в кухню, плеснула в кофе коньяку и выпила его. Уже светало. Я вышла на веранду, увидела бледную полоску неба на востоке и перевела взгляд на «роллс». Он снова зарос ежевикой — ведь уже пятница. Потом заметила любимое кресло Льюиса. Я опиралась на балконную решетку, но руки все равно дрожали. Не знаю, сколько я так простояла. Пару раз пыталась сесть в кресло, но тут же подскакивала, как марионетка, от все той же мысли. Я даже не закурила.
В восемь часов над моей головой в комнате Льюиса открылось окно. Вздрогнув, я услышала, как он, насвистывая, спускается в кухню и ставит кофейник. Похоже, после сна его дурман окончательно выветрился. Я глубоко вздохнула и вошла в кухню. Он немного удивился. Я взглянула на него, такого юного, растрепанного и заспанного.
— Извините меня за вчерашнее, — сразу же сказал он. — Я больше никогда не буду глотать эту гадость.
— Да, конечно, — ответила я мрачно и села наконец на кухонный стол. Странно, но с его появлением мне полегчало. Льюис с сосредоточенным видом следил за кофейником, но что-то в моем голосе заставило его обернуться.
— Что-нибудь случилось?
В халате, с растрепанными волосами и удивленно поднятыми бровями, он казался таким невинным, что я засомневалась. Цепь доказательств, которую я сплела ночью, вдруг распалась. Все же я выдавила:
— Льюис… ведь это не вы их убили, правда?
— Кого именно?
Уже сам ответ меня напугал. Я боялась даже взглянуть на него.
— Всех: Франка, Болтона, Луэллу.
— Я.
Я тихо застонала и откинулась на спинку стула. Он продолжал тем же тоном:
— Не стоит об этом думать. Доказательств нет. Эти трое больше не причинят вам боли.
Я остолбенела.
— Льюис… вы ненормальный? Нельзя убивать людей! Это… это нехорошо…
Высказалась я не слишком удачно, но в подобном состоянии слова подбирать не приходится. Впрочем, в самых трагических ситуациях я почему-то всегда лепечу какие-то глупые, высоконравственные фразы.
— Нехорошо? А воровать, подкупать, унижать, бросать — по-вашему, хорошо? Но ведь делают.
— За это не убивают, — сказала я твердо. Он пожал плечами. Я была готова к сцене разоблачения, и поэтому его спокойный тон меня поражал.
Льюис обернулся:
— Откуда вы узнали?
— Я думала. Думала всю ночь.
— Так вы, наверное, умираете от усталости. Хотите кофе?
— Нет. Я-то как раз жива, — простонала я. — Льюис… что вы теперь собираетесь делать?
— Да ничего. Произошло самоубийство, убийство с целью ограбления и автомобильная катастрофа. Вот и все.
— А я?! — взорвалась я. — Я что, должна жить под одной крышей с убийцей? Должна позволять вам убивать людей просто так, за здорово живешь, от нечего делать?
— За здорово живешь? Нет, Дороти, я убил лишь тех, кто сделал вам больно. Это не прихоть.
17 
