136 
Он играл и отравленную Беатриче в «Дочери Рапачини» Натаниела Готорна; девушка умирает в саду, поэтому Джека обрядили в нечто весьма летнее (в этом платье миссис Адкинс присутствовала на свадьбе своей давнишней подруги). В шестом классе он играл в сцене из «Много шума из ничего», пел песенку Бальтазара «К чему вздыхать, красотки, вам?». Миссис Адкинс обожала Шекспира и одела Джека в свою старую юбку со складками, чтобы он спел со сцены «Под свежею листвою» (из «Как вам это понравится»), а потом сказала ему:
– Джек, ты так шикарно выглядишь в этой юбке! Мне захотелось снова ее надеть.
Но в первое свое выступление на «вечере драмы» Джек все-таки удивился, что миссис Адкинс одела его в свою старую одежду (черные шелковые брюки и белую блузку с длинными рукавами и кружевным воротником). Джек читал «Где ты, милая, блуждаешь?» из «Двенадцатой ночи»; миссис Адкинс корила его потом, что он обратил последнюю строку – «Юность – рвущийся товар» – к ней лично, а не к залу.
В самом деле, товар это и правда рвущийся, и миссис Адкинс хорошо это знала и заставила Джека потом пропеть «Ах, возьми и губы те» из «Мера за меру» (голос у Джека еще не полностью сломался, но уже начал).
К седьмому классу у Джека наросло столько мускулов, что платья миссис Адкинс перестали ему идти. И все равно лучшего исполнителя ролей девочек в Реддинге не нашлось. Лобковые волосы появились у него рано, а вот борода начала расти позднее, да и не слишком обильно (у Джека она никогда так и не стала густой). Он сильно скучал по Эмме и, верный рыцарь, всегда думал о ней, мастурбируя. Он так и не привык мыться в одном душе с мальчиками, ему не нравилось смотреть на пенисы соучеников. Он пожаловался на это миссис Адкинс, та посоветовала ему, моясь в душе, читать наизусть стихи, чтобы отвлечься.
В те многочисленные выходные, когда мистера Адкинса носило где-то по просторам Америки, Джек приходил к миссис Адкинс домой, и она одевала его в свою одежду – ту, которую еще не решилась подарить театру. Среди ее платьев имелась рубашка цвета слоновой кости со вшитым «пышным» лифчиком, кружевные блузки, велюровые кардиганы, шелковые юбки, свитера с атласной подкладкой и так далее. Миссис Адкинс была небольшая женщина с большими ногами, так что ее обувь – тапочки с нашитыми нефритовыми бисеринами – оказалась Джеку впору.
Она никогда не прикасалась к нему первой, и ей никогда не приходилось просить его прикоснуться к ней. Когда она одевала его – чаще всего в ту одежду, которая была в тот момент на ней, то есть сначала она раздевалась, – то стояла так близко к нему и пахла так восхитительно, что Джек не мог сдержаться. Когда он сделал это в первый раз, она закрыла глаза и задержала дыхание – тем самым приглашая его снова прикоснуться к ней, еще и еще. Она соблазняла его, но совсем не так, как агрессивная миссис Машаду, а словно уступая; и все же Джек понял, что смелость в том, что касалось прикосновений, привила ему именно португалка (а равно показала ему, где и как прикасаться). Миссис Адкинс почему-то ни разу не спросила его, где же он, тринадцатилетний подросток, выучился ласкать женщин, как надо.
Наверное, ей следовало бы завести себе дочь, подумал однажды Джек, когда миссис Адкинс одевала его в свою любимую бархатную кофту (внутри имелся вшитый лифчик, для смеха миссис Адкинс положила туда по лимону; груди у нее были маленькие). Много позднее Джек узнал, что они с мистером Адкинсом потеряли сына; смерть мальчика и была причиной вечной грусти миссис Адкинс (а уж она и привлекла к ней Джека). Но в Реддинге Джек ничего об этом не ведал.
– Мне просто нравится, как ты выглядишь в моей одежде, – вот и все, что она ему сказала.
В седьмом классе миссис Адкинс доверила ему роль Милдред Дуглас из «Косматой обезьяны» Юджина О'Нила; игра Джека так понравилась ей, что на следующий год из каких-то извращенных соображений миссис Адкинс дала ему роль ее вздорной тетушки. Это был последний год Джека в Реддинге; лежа в объятиях миссис Адкинс, он, по ее просьбе, читал пьесу наизусть. Хриплым голосом Второго Инженера миссис Адкинс говорила ему:
– Тереться тебе придется о масло и копоть, тут уж ничего не поделаешь.
И Джек-Милдред покорно терся о нее, отвечая:
– Это не важно, у меня полно белых платьев.
В самом деле, у миссис Адкинс полно было белых платьев; да и вообще, на сцену Джек выходил исключительно в костюмах из ее гардероба. Как ему было в них хорошо! Словно дома.
136 
