Глава девятая

На самом деле Бо тоже представлял себе совокупление: слепое, влажное, жаркое — столь жаркое, что и Андрогин бы не выдержал и целиком стал мужчиной.

Под лампой, зажженной в его монашеском обиталище на верхнем этаже, лежали две книги, — один закрытый томик поверх другого, оба в бордовых переплетах; какой-то крохотный тропический клещ набросился на пятнышки клея, рассыпанные по обложкам, и угощение это окончилось для него, лишь когда Бо перевез книги в более холодные края. Оба тома были напечатаны Теософским издательством в Бенаресе, где и нашел их Бо: «Триждывеличайший Гермес» Дж. Р. С. Мида.

Несколько часов этой душистой ночи он посвятил чтению — а ведь он не открывал Мида уже несколько лет; такой знакомый шрифт, памятное расположение абзацев, убористые черные пометки на полях — будто святыни на обочине каменистой тропинки, — все это вернуло Бо в те жаркие дни и ночи, когда он читал «Гермеса» впервые.

Но сейчас он не читал. Если бы Пирс мог не просто взглянуть на окна Бо, а заглянуть в них, он бы увидел, что тот, голый до пояса, неподвижно сидит в кресле, надев наушники, подсоединенные к громоздкому старому усилителю («Фишер»)^[368] и проигрывателю. Он слушал океаническую симфонию Малера^[369] — или, вернее, не слушая плыл по ее волнам; поддавшись мнимо-бесконечному музыкальному coitus prolongatus,^[370] он то погружался, то выныривал из фильма собственного производства, сопровождаемого музыкой Малера. Сценарием был «Поймандр» Гермеса Триждывеличайшего, много лет назад пересказанный доктором Мидом.

НАЕЗД КАМЕРЫ НА: слепящий, бурный хаос света, безгранично кроткий и милостивый, он изливается из центра, места которому определить невозможно, — схожий с облаками, что изображают в фильмах рай или его преддверие.

ГРОХОТ ТЕМНЫХ БАРАБАНОВ, и в том же неопределимом центре возникает тень, маслянисто-плотная зримая тьма,^[371] дым киношных преисподних. Свет отступает. Тьма надвигается.

ЗВУКОВЫЕ СПЕЦЭФФЕКТЫ: неописуемые невнятные крики, стоны, визг, безумный смех, вопли ужаса.

Слышен ГРОМКИЙ ГОЛОС — даже не громкий, а всеобъемлющий, гобой и тромбон:

A3 ЕСМЬ СВЕТ РАЗУМ ПОЙМАНДР ПАСТЫРЬ МУЖЕЙ ИЖЕ БЫЛ ПРЕЖДЕ ТЕМНЫХ ВОД.

ЗАТЕМ из взволнованной гущи белых облаков вырывается луч света, белее белого. СМЫСЛ. Громыхающей молнией, какая бывает лишь в кино, СМЫСЛ вонзается в сердце темного вихря.

ГРОМКИЙ ГОЛОС:

СМЫСЛ ИЖЕ ИСХОДИТ ИЗ СВЕТА СЕ СЫН МОЙ A3 ЕСМЬ ОТЕЦ ЕГО МЫ НЕРАЗЛИЧИМЫ.

СМЫСЛ упорядочивает Хаос: ленты света, неимоверные и многоцветные, возникают из кострищ, оставляя позади жирную черноту; в волнении струнных и грохоте кимвалов свет изгибается радугой.

ДВУПОЛЫЙ БЕЗ НУЖДЫ В СУП РУГЕ Я ДАЛ ЖИЗНЬ ТВОРЦУ

Огромное, мускулистое, нечеловеческое существо — грозно нахмурившийся Юпитер или Иегова, чьи большие руки готовы творить. Склоняется над бегущими наперегонки лучиками света, держа в руках инструменты: циркуль, стило и деревянный молоток.

ОБЪЕДИНИВШИСЬ ТВОРЕЦ И СМЫСЛ УСТАНОВИЛИ КРУГИ АРХОНТОВ.

Лучи замедлили свой бег, изогнулись сферами; каждый принял один определенный цвет (черный, красный, синий, белый). Всего семь. Гораздо ниже их неимоверных троп обретают свои места элементы Хаоса. Холодные, темные, алчные, бурные.

ЗЕМЛЯ ПРИРОДА С НЕЮ НЕ ОСТАЛОСЬ СМЫСЛА ОНА ПОРОЖДАЕТ НЕИСЧИСЛИМОЕ ПОТОМСТВО БЕССМЫСЛЕННО.

МОНТАЖ: Птицы небесные, рыбы морские; вулканы, тучи, исхлестанные ветром деревья; роет землю слепой крот, барахтаются в грязи тигрята, мчатся карибу;^[372] миллионы фламинго поднимаются над синим озером, заслоняя солнце. Олени бредут по горному склону, подбирая опавшие яблоки; принюхиваясь, поднимают головы. Минуют столетия.

Тишина.

ЗАТЕМНЕНИЕ.

Стрелка тикает при каждом движении. НАЕЗД:

Далеко, бесконечно далеко, в сфере Разума за пределами материального мира. В лоне Господнем возникает Существо: Адам Микеланджело, огромный и сильный, розовый и праздный, как младенец.

ГРОМКИЙ ГОЛОС становится нежнее:

ВСЕОТЕЦ ПОРОДИЛ ЧЕЛОВЕКА ПОДОБНОГО СЕБЕ И ВОЗРАДОВАЛСЯ ЕМУ КАК СВОЕМУ РЕБЕНКУ.

  125