Последние отзывы

  201  

Она сунула альбомы под мышку и стала удаляться. Не успела она, однако, пройти и нескольких шагов, как Хоффман внезапно вскричал:

– Банальному? Нет, нет! Ничего подобного! И альбом о Косминском ничуть не банален. И альбом о Штефане Халльере. При чем тут банальность? Подумать только – банальные!

Его жена остановилась, но не обернулась. Она стояла неподвижно в тускло освещенном коридоре, а мы с Хоффманом смотрели ей в спину. Затем Хоффман приблизился к ней на несколько шагов:

– Вечер. Он провалился. К чему делать вид, что это не так? Почему ты до сих пор меня терпишь? Год за годом, провал за провалом. После Молодежного фестиваля твое терпение, конечно, было на исходе. Но нет, ты сносила мое общество и дальше. Потом Выставочная неделя. Ты и тут со мной не порвала. Дала возможность реабилитировать себя. Ну да, знаю, я умолял. Канючил дать мне еще шанс. И у тебя не хватило решимости отказать. Короче, этим шансом был сегодняшний вечер. И как я его использовал? Вечер провален. Наш сын, наш единственный отпрыск выставил себя посмешищем перед сливками городского общества. Это моя вина, знаю. Я его подтолкнул. Даже в последний момент еще не поздно было его остановить, но я не нашел в себе сил. Я позволил ему пройти через это. Поверь, дорогая, я не хотел. С самого начала я успокаивал себя: завтра я ему скажу, у меня будет больше времени, и мы все обсудим. И я откладывал и откладывал. Да, признаю, я был слаб. Даже сегодня я твердил себе: еще несколько минут, и я ему скажу, но нет, нет, я так и не смог, и он вышел на сцену. Да, наш Штефан перед всем честным народом играл на рояле! Смех – да и только! И это бы еще ладно! Весь город, до единого человека, знает, кто организовал сегодняшний вечер. И всем известно, кто взял на себя ответственность за выздоровление мистера Бродского. Ну ладно, ладно, не отрицаю, я потерпел неудачу, не смог с ним справиться. Он пьян, мне с самого начала следовало знать, что это пустая затея. Пока мы тут разговариваем, концерт летит в тартарары. Даже мистер Райдер, даже он нас не спасет. Он только еще больше все запутает. Я вызвал сюда лучшего в мире пианиста – и зачем? Принять участие в этом позорище? И как только мне вообще было позволено касаться своими неуклюжими руками таких божественных предметов, как музыка, искусство, культура? Ты, происходя из одаренной талантами семьи, ты могла выйти замуж за кого угодно. Как же ты ошиблась! Это трагедия. Но для тебя ничто не потеряно. Ты по-прежнему красива. К чему медлить? Какие еще тебе нужны доказательства? Оставь меня. Оставь. Найди достойную пару. Какого-нибудь Косминского, Халльера, Райдера, Леонхардта. Как тебя вообще угораздило допустить такой промах? Оставь меня, прошу, оставь. Неужели ты не видишь, как тяжело мне быть твоим тюремщиком? Хуже того – кандалами у тебя на ногах! Оставь меня, оставь. – Внезапно Хоффман перегнулся в талии и, поднеся ко лбу кулак, повторил движения, которые я уже наблюдал прежде. – Любовь моя, любимая, оставь меня. Мое положение стало невыносимым. После сегодняшнего вечера пришел конец всем моим потугам. Об этом узнает весь город, вплоть до младенцев. С этого вечера каждый, наблюдая мои хлопоты, будет знать, что у меня за душой ничего нет. Ни таланта, ни восприимчивости, ни такта. Оставь меня, оставь. Я не человек, а вол, вол, вол!

Хоффман повторил свой жест: странно выставив локоть, несколько раз стукнул себя по лбу. Затем пал на колени и разразился рыданиями.

– Провал, – пробормотал он сквозь всхлипы. – Провал во всем.

Миссис Хоффман стояла теперь лицом к мужу и внимательно его рассматривала. Ее, казалось, совсем не удивил этот взрыв чувств. В глазах миссис Хоффман засияла нежность, граничившая с тоской. Колеблясь, она сделала шаг, потом другой к склоненной фигуре Хоффмана. Рука миссис Хоффман потянулась к макушке мужа, словно с намерением ласково ее коснуться. Потом она застыла в воздухе и через секунду-другую отдернулась. Еще через мгновение миссис Хоффман повернулась на каблуках и исчезла в глубине коридора.

Хоффман продолжал всхлипывать; жеста своей жены он, по всей вероятности, не заметил. Некоторое время я наблюдал за ним в нерешительности. Внезапно я вспомнил, что мне пора бы уже направиться на сцену. И меня взволновала мысль о том, что я до сих пор не смог ни обнаружить своих родителей, ни что-либо о них услышать. Если раньше я склонялся к тому, чтобы пожалеть Хоффмана, то теперь мои чувства враз переменились, и я, подойдя, прокричал ему в самое ухо:

  201