Последние отзывы

  35  

Тот август выдался в Париже особенно знойным. Удушливая жара перемежалась бурными ливнями. После них освеженные улицы походили на выздоравливающих тяжелобольных. Три недели Люсиль почти целыми сутками валялась в постели в одном халате. Ее летний гардероб состоял главным образом из купальников и легких брюк. Они годились для Монте-Карло или Капри, где она проводила лето, живя с Шарлем, но не для Парижа. О том, чтобы обновить гардероб, не могло быть и речи. Она много читала, курила, покупала на обед помидоры, занималась с Антуаном любовью, говорила с ним о литературе, ложилась спать. Люсиль панически боялась грозы. Заслышав вдалеке первые раскаты грома, она искала спасения в объятиях Антуана. Его это умиляло. Не скупясь на научные термины, он объяснял, что молния – всего лишь электрический разряд, но она не могла этому поверить. Он растроганно называл ее «моя язычница», однако не в силах был выдавить из нее ни слова, пока гроза не удалялась прочь. Иногда он украдкой бросал на нее вопросительные взгляды. Люсиль была необычайно ленива. То, как мало ей нужно для счастья, ее способность абсолютно ничего не делать, ни о чем не думать, ее дар довольствоваться столь пустыми, бездеятельными, однообразными днями – все это казалось ему странным, почти чудовищным. Антуан знал, что она его любит и потому ей не бывает с ним скучно. Но он догадывался также, что подобный образ жизни вполне соответствует ее натуре, тогда как для него эта пустота была временной паузой, данью страсти. Порой ему казалось, что рядом с ним не женщина, а непонятный зверек, неведомое растение, мандрагора. Тогда он обнимал ее, их дыхания, пот, вздохи смешивались, тела их вновь и вновь познавали друг друга. Так он доказывал себе самым доступным и убедительным способом, что она все-таки женщина. Постепенно каждый до мельчайших секретов изучил тело любимого. Это стало для них почти наукой, хотя не из разряда точных дисциплин. Предметом изучения было наслаждение другого. Но иногда, под натиском наслаждения собственного, эта цель забывалась. У них в голове не укладывалось, как могли они тридцать лет прожить на белом свете порознь. День, когда они признались себе, что в мире не существует ничего, кроме «здесь и сейчас», кроме нынешней минуты, навсегда запал в их души.

Август пролетел как сон. Накануне первого сентября они легли спать в полночь. Бездельничавший целый месяц будильник Антуана был заведен на восемь часов. Антуан неподвижно лежал на спине, рука с зажженной сигаретой свесилась с кровати. Начался дождь. Тяжелые капли лениво спускались с небес и плюхались на асфальт. Антуану почему-то казалось, что дождь теплый, а может, и соленый, как слезы Люсили, тихо скатывавшиеся из ее глаз ему на щеку. Было бессмысленно спрашивать о причине этих слез – что у облаков, что у Люсили. Кончилось лето. Он знал – прошло самое прекрасное лето в их жизни.

Часть третья

Осень

Я увидел, что всякий живущий фатально должен быть счастлив. Поступки не жизнь, но лишь способ расходовать силы, снимать напряжение.

Артюр Рембо

Глава 18

Люсиль ждала автобуса на площади Альма. Она нервничала. Ноябрь выдался на редкость холодным и дождливым. Под навес на остановке набралась целая толпа озябших, угрюмых, раздраженных людей. Люсиль предпочла остаться под дождем. Мокрые волосы липли к лицу. Она забыла сразу купить посадочный талон, и какая-то женщина злорадно усмехнулась, заметив, как минут через шесть Люсиль наконец спохватилась. Вот когда Люсиль пожалела, что осталась без машины. Она представила, как тяжелые капли разбиваются о капот, как на мокром асфальте машину чуть заносит на поворотах. И подумала, что если в деньгах и есть что хорошее, то это возможность избежать вот такого кошмара: очередей, толкотни, нервов. Она возвращалась из кинозала дворца Шайо. Антуан очень советовал, почти приказал, посмотреть очередной шедевр Пабста. Фильм действительно оказался шедевром. Но Люсили пришлось полчаса отстоять за билетами в толпе шумливых и непочтительных студентов. И ей подумалось, что приятней было бы остаться дома и спокойно дочитать завлекательный роман Сименона. Уже полседьмого. Она вернется позже Антуана. Может, это послужит ему уроком. А то у него появилась навязчивая идея вытаскивать ее из дому, вовлекать во внешнюю жизнь. Он утверждает, что после трех лет бурной светской жизни ненормально, даже дико замкнуться в четырех стенах, избегать людей. А она не могла ему объяснить. Нельзя же признаться, что, познав другую жизнь, слишком трудно вновь привыкать к пустому карману, к очередям, к талонам на автобус. Теряешь вкус даже к прогулкам по Парижу, самому прекрасному городу на свете. Такой разговор был бы унизителен для обоих. Когда ей было двадцать, она жила в бедности, но не хотела к этому возвращаться в тридцать.

  35