Особенно,... 
55 
— Солнышко не бывает чьим-то, — наставительно сообщил Карна, машинально подражая тону Наставника Дроны. — Солнышко общее.
— Мое! — стояла на своем девица, тесно прижимаясь пышной грудью к руке Ушастика. — Мое собственное! Кареглазенькое, горбоносенькое, долговязенькое…
Она захихикала и добавила еще одну пикантную подробность, от которой лучистый Сурья наверняка икнул за горизонтом.
Рассвет был на подходе.
Серая мгла сочилась меж домами, рваной паутиной обвисая на крышах одноэтажных лавок, тщательно запертых рачительными хозяевами, из-за торговых рядов тупо мычали буйволы, впряженные в крестьянские телеги с мешками чечевицы, и звук эхом гулял от общественных складов до павильонов с выставкой ланкийских благовоний, редела кисейная пелена, яснее проступали выбеленные стены зданий, а буйволиной тоске вторил трубный рев тяглового слона над опустевшей кормушкой.
Рыночная площадь — треугольник под названием Субханда — Добрый Барыш — готовилась проснуться.
Взяв от рынка наискосок, Карна с девицей свернули к центру города. У них было заранее условлено: едва улица Южная пересечется с проспектом Хастина— Основателя, девица сразу же поворачивает обратно. Без возражений и пререканий. Дом Первого Колесничего, отца Карны, располагался в престижном квартале, ибо негоже главному конюшему и личному суте государя бедствовать в трущобах. Впрочем, отец под родной кров приходил лишь ночевать, все дневное время проводя близ дворцовых конюшен, мама — та и вовсе через раз коротала ночи у своей царственной покровительницы-хозяйки, и дом находился под бдительным присмотром слуг.
Карна меж ними слыл за своего в доску.
Захоти он в отсутствие родителей привести домой гулящую девицу или устроить развеселую пирушку с приятелями — слуги были бы только рады. Глядишь, и самим бы перепало от щедрот! Но за свободно висящим плодом рука тянется редко: Ушастик дома вел себя пристойно, даже можно сказать, чинно, из дылды-разгильдяя мигом превращаясь в добродетельного домохозяина.
Почему кусты не подстрижены?
Почему пол не метен?!
Поторопитесь с обедом, копухи! — вдруг отец вернется…
А шлюх водить — упаси боги! Сам не вожу и вам не велю.
За два квартала от условленного места расставания девицу и ее «солнышко» остановили.
Толстомордый детина, засунув большие пальцы рук за пояс, перегородил дорогу и нагло ухмылялся щербатой пастью.
— Детки! — загнусавил он, подражая рыночному попрошайке. — Что ж вас бхут носит в такую рань, детки?! Встретите злыдня-ухокрута — кто по вам панихиду закажет, сладкие мои?! Подайте на доброе слово по безвременно сдохшим…
И Карне, разом перестав ухмыляться:
— Тебя что, теленок, не учили платить за радости?! Взять в науку?!
Девица шагнула вперед и храбро заслонила собой юного спутника. Перед ней был окружной «хорек», сборщик мзды с таких вот подстилок, как она, и это было ее дело и ее забота. Тем паче что «хорек» не впервые предупреждал девицу: повадится бесплатно давать богатенькому красавчику — жди беды.
Беда пришла.
Беда стояла, широко раставив волосатые ноги в кожаных сандалиях.
Беда знала: портить фасад глупой шлюхе — гноить собственный товар, зато проучить молокососа будет затеей доброй и даже богоугодной.
Небожители тоже бесплатно не дают.
— Уйди, Вакра[12]! — выкрикнула рыжая, больше всего на свете боясь заплакать или сорваться на визг. — Я с тобой за прошлый месяц в расчете! Забыл?!
— В расчете так в расчете, — покладисто согласился «хорек» Вакра. — Ухожу.
Он шагнул в сторону, затоптался и вдруг оказался вплотную к рыжей. Движение было молниеносным, словно Вакра превратился в порыв ветра, — умелый взмах могучей лапы, похожей на бычий окорок, и девица отлетает прочь. Целая и невредимая: за сохранностью имущества умел следить любой «хорек». Вакра проводил ее коротким взглядом, убедился в том, что подопечная тихо сидит на собственной заднице у ограды палисадника, даже не помышляя о продолжении бунта, после чего повернулся к Ушастику.
Теперь его и Карну разделяло не более половины жезла.
— Гони пять медяков, — буркнул Вакра, дыша на подростка гнильем и перегаром. — Или браслет со стекляшкой. Понял?
— Понял. — Карна кивнул и полез за пазуху.
Детина неотрывно следил за лицом трусливого сопляка. Жизнь давно приучила Вакру, что даже самый ледащий крысюк огрызается, если зажать тварь в угол. Кто его знает: браслет там за пазухой, медяки или ножик? А глаза — зеркало души, согласно мудрым поучениям, или проще — по роже сразу видно. Захочет ударить, додумается лезвием полоснуть, а рожа-предатель мигом выдаст. Подскажет хитроумному Вакре… Ай дурак! Ай «хорек» слеподырый! Ишь какие серьжищи на парнишке! Надо было их за сласть бабью требовать… отдал бы, никуда не делся! Камешки-то, камешки — горят зарницами! И вроде дергаются… точно, дергаются камешки, огнем наливаются, и смотреть на парнишку больно… Что за блажь?!
55 
